Онлайн книга «Саша Чекалин»
|
— А что делать? — угрюмо спрашивал Тимофеев. — Тепло ему нужно. На деревенской печке полежать… — советовала Люба. — А тут он ходит и еще хуже простуживается. Перед вечером, когда Саша дремал в землянке, укутавшись на нарах в пальто, Тимофеев, Дубов и Павел Николаевич, выйдя из землянки, стали совещаться. — Я думаю, следует отправить Сашу в деревню, в Песковатское, к родным… — предложил Дубов, закуривая. — Опасно отправлять его в деревню, — нерешительно сказал Тимофеев. — А здесь лучше?.. Совсем изведется парень, — возразил Дубов. Павел Николаевич мысленно соглашался и с тем и с другим. «Опасно! — думал он. — Но здесь дело на поправку не идет, а дома, может, отлежится на горячей печке». — Да идти-то не захочет, упрямый, — добавил он вслух. — Пойдет, — усмехнулся Дубов, — если особое задание дать. Парень он исполнительный. — Может быть, денек-другой подождем, — продолжал колебаться Тимофеев. Ему очень не хотелось отпускать Сашу одного. Когда поужинали, Тимофеев снова подошел к Саше. — Ну, как себя чувствуешь? — спросил он, нахмурившись при виде лихорадочных глаз Саши. — Ничего, товарищ командир… поправляюсь… — вытянулся Саша. Стоял он, закутавшись в пальто. Видно, трясла его лихорадка. — Поправляешься — это хорошо. Хочу дать тебе задание… Саша встрепенулся. «В город пошлет. Выручать Митю», — быстро сообразил он. — Пойдешь в Песковатское, — пояснил Дмитрий Павлович. — Нужен нам свой человек в Песковатском… Был твой отец там, а теперь никого нет. Вот и решили послать тебя. Ты нам поможешь. — Тимофеев говорил не совсем твердо, в душе все еще продолжая колебаться. — Остановишься у своих родных… Будешь осторожно в окно следить за большаком, какие воинские части пройдут, машины, танки. Понял? Заодно отдохнешь и поправишься там… Саша разочарованно хмурился, но отказаться не посмел. И все же просительно взглянул на командира: — А вы разрешите мне сходить в город? Там ребята… узнать про Митю… — Если поправишься — сходишь, — уклончиво ответил Тимофеев, не желая расстраивать Сашу отказом. — Завтра Люба проводит тебя, а на днях, может, я и сам зайду в Песковатское… — Я провожу, — быстро откликается Люба, довольная, что Саша так быстро согласился. Ей кажется, что стоит только Саше день-другой побыть в домашней обстановке, и он поправится. …Поздний вечер. Саша лежит под одеялом на нарах. Партизаны собираются в очередной поход: кто набивает сумку патронами, кто обувается, пробует затвор винтовки. Закопченная пятилинейная лампа висит у входа на балке стропил, тускло освещая землянку. У стены стоят винтовки, висят сумки с патронами. Звонко потрескивают горящие дрова в маленькой чугунной печке. Пахнет хвоей, овчиной и дымом. На потолке висят капельки воды. В землянку спускается Тимофеев. Он тщательно очищает веником снег с сапог, аккуратно встряхнув, вешает шапку-ушанку на колышек. Больше всего Саше нравятся у Дмитрия Павловича его аккуратность в каждом деле, спокойствие, неторопливость. Почти никогда он не повысит голоса, со всеми одинаково вежлив, обходителен. — Ветер. Снег метет, — вполголоса сообщает он, поглаживая рукой темные, зачесанные назад волосы. — Хорошо! Занесет наш адрес, — отзывается неугомонный Петрович, исследуя свой опустевший кисет. Он тяжело вздыхает, высыпая на ладонь последние табачные крошки. — Крах наступает, — бурчит он про себя. — Табаку нема… С нар медленно приподнимается Ефим Ильич. Видно, надоело ему лежать. Голова и лицо у него по-прежнему забинтованы, и по-прежнему никто не знает, вернется ли к нему зрение. — Спели бы, братцы, что-нибудь! — грустно просит он. Петряев запевает. У него мягкий, ласкающий слух голос, и поет он так легко, задушевно, что все начинают подпевать. Партизаны поют песню, родившуюся в первые дни войны: Вставай, страна огромная, Вставай на смертный бой… — Тебе не холодно? — отец заботливо прикрывает Сашу своим полушубком. Неспокойно на сердце у Павла Николаевича. Близко над собой Саша видит озабоченное, заросшее, черной бородой лицо отца; в глазах у него, наверно от дыма, мерцают слезинки. Бодро, мужественно звучит песня партизан, призывая к борьбе: Пусть ярость благородная Вскипает, как волна! Идет война народная, Священная война… Слышно, как наверху, над крышей, сердито завывает ветер, скрипят деревья… «Может быть, Мите удалось бежать и он теперь на пути в лагерь», — с надеждой думает Саша. Не знает Саша, что Митя в это время стоит на допросе перед офицером комендатуры. Думает Саша, что теперь делают его друзья в городе. Не знает, что его дружки, притаившись у забора, выводят мелом на мерзлых досках: «Долой фашистов! Да здравствует Москва!» А Наташа? Наверно, ждет: он обещал снова встретиться с Ней. Не знает Саша, что в это время Наташа настойчиво выпытывает у своего дяди полицая Ковалева про арестованного Клевцова. Саша засыпает, но спит тревожно, беспокойно. Темно в землянке, только под потолком еще заметно чадит желтоватый огонек лампочки. Саша, проснувшись, выглядывает с нар. У печки, помешивая кочергой дрова, сидит Люба. На плечах у нее накинут черный платок, густые рассыпанные волосы отсвечивают золотом. Она тихо, вполголоса напевает про себя, чтобы не уснуть: Уходили, расставаясь, Покидая тихий край… Саша замечает, что слезы текут у нее по щекам. Люба их не вытирает. «Это она о Мите…» — с тоской думает Саша. Услышав, что Саша зашевелился, Люба, не поворачивая головы, спрашивает: — Проснулся? — Люба, наши ушли? — Ушли. — Как я проспал! — удивляется Саша. — Ты о чем плачешь-то? Думаешь, Митяй не вернется? — Ничего я не думаю… — Люба незаметно вытерла слезы, подошла к Саше, присела рядом. Они долго молчат, думая каждый о своем. Люба снова тихо затянула: Ты мне что-нибудь, родная, На прощанье пожелай… — Не понимаю, — удивляется Саша, — то плачешь, то песни поешь. Неужели тебе весело? — Я всегда такая. Весело мне — я пою, грустно — тоже пою… Она приложила руку к Сашиному лбу. — Опять весь горишь… — Люба горестно покачала головой. — Ой, Шурик, Шурик! Партизан ты мой удалой… Сердце мое изболелось глядеть на тебя. — Тоже… сердце у ней изболелось… — сердится Саша. — А ты не гляди. |