
Онлайн книга «Молитвы разбитому камню»
— Но вы же сами к тому времени станете гражданами, — продолжил я. — Получите право отправиться в любую точку Великой сети. В любой из шестнадцати новых миров. Может, их к тому времени станет больше. — Да, — согласилась Сири. Она поставила пустую кружку на скамью. По стеклу рубки стекали дождевые капли. На примитивном, оправленном в дерево радаре не видно было других кораблей. Шторм закончился. — Марин, а правда, что у жителей Гегемонии есть дома в нескольких мирах? Я имею в виду, когда в одном доме разные окна выходят в небеса разных планет? — Конечно. Но не у всех. Такое могут позволить только богачи. Сири улыбнулась и положила мне на колено руку, испещренную старческими пигментными пятнами, изрезанную выступающими венами. — Но ведь ты, корабельщик, очень богат? Я отвернулся. — Нет, пока еще нет. — Но скоро станешь, Марин, очень скоро. Сколько тебе осталось, любовь моя? Еще две недели здесь, потом обратный перелет в эту вашу Гегемонию. За пять месяцев твоего времени вы доставите сюда последние элементы. За несколько недель закончите работу. Ты станешь богачом и отправишься домой. Шагнешь через двести световых лет. Как странно… но о чем это я? Сколько получается? Меньше стандартного года. — Десять месяцев. Триста шесть стандартных дней. Триста четырнадцать ваших. Девятьсот восемнадцать смен. — И тогда закончится твое изгнание. — Да. — Двадцать четыре года, и ты богач. — Да. — Я устала, Марин, и хочу спать. Мы запрограммировали курс, включили аварийную сигнализацию и спустились вниз. Поднялся небольшой ветер, старая посудина скользила вверх-вниз по волнам. В каюте под потолком покачивалась тусклая лампа. Мы разделись, и я первым забрался в койку под одеяло. В первый раз за все время плавания мы ложились спать одновременно. В прошлое наше Воссоединение на вилле Сири стеснялась и стыдилась, поэтому я решил, что сейчас она погасит свет. Но она просто стояла посреди холодной каюты обнаженная, спокойно опустив худые руки. Годы наложили на Сири свою печать, но обошлись с ней не так уж сурово. Отвисшие груди и ягодицы. Она сильно похудела. В холодном свете качавшейся лампы я разглядывал выпирающие ребра и ключицы и вспоминал шестнадцатилетнюю девочку, по-детски пухленькую, с теплой бархатистой кожей; вспоминал, как белела в лунном свете упругая грудь. И все-таки каким-то непостижимым образом передо мной стояла та же самая Сири. — Марин, подвинься. Она скользнула под одеяло рядом со мной. Простыни приятно холодили кожу, шершавое одеяло согревало. Я выключил свет. Кораблик мерно покачивался на волнах, жалобно скрипели мачты и такелаж. Утром снова придется закидывать, вытаскивать и чинить сети, зато теперь можно поспать. Я задремал под шуршание волн. — Марин? — Да? — А что, если сепаратисты нападут на туристов Гегемонии или на новых поселенцев? — Я думал, сепаратисты давно бежали на острова. — Да. Но что, если они восстанут? — Гегемония пошлет сюда войска, и сепаратистов порвут в клочья. — А что, если нападут на портал… если его уничтожат перед активацией? — Невозможно. — Да, знаю, но если вдруг? — Тогда через девять месяцев «Лос-Анджелес» вернется с войсками Гегемонии на борту и сепаратистов порвут в клочья… не только их — любого жителя Мауи Заветной, кто встанет у них на пути. — Девять месяцев по корабельному времени. Одиннадцать лет по нашему. — Но так или иначе, конец один. Давай поговорим о чем-нибудь другом. — Хорошо. Но больше мы не разговаривали. Скрипел и вздыхал корабль. Сири свернулась клубком в моих объятиях и положила голову мне на плечо. Дышала она глубоко и размеренно — наверное, заснула. Я и сам опять задремал, но тут ее теплая рука скользнула по бедру, опустилась ниже. Я вздрогнул, хотя и почувствовал знакомое возбуждение. — Нет, Марин. Старость ничего не меняет, — шепотом ответила Сири на мой молчаливый вопрос. — Во всяком случае, тепла и близости хочется по-прежнему. Но ты должен сам решить, любовь моя. Я приму любое решение. И я решил. Мы заснули ближе к рассвету. Гробница пуста. — Донел, иди сюда! Он поспешно заходит, в гулкой тишине громко шуршит ткань. Гробница действительно пуста. Никакой анабиозной камеры (да я и не надеялся), никакого саркофага или гроба. Белые стены и потолок, яркая лампочка. — Донел, что это, черт возьми, такое? Я думал, это усыпальница Сири. — Так и есть, отец. — Где ее похоронили? Бога ради, она что — лежит под полом? Донел потирает лоб. Да, конечно, я же говорю о его матери. К тому же для него со времени кончины прошло уже два года, он привык. — Никто тебе не сказал? — Не сказал что? — Меня захлестывают злость и растерянность. — Мне велели срочно явиться сюда прямо с посадочной площадки, сказали, что я должен прийти на могилу Сири до запуска портала. Что еще? — Согласно маминой последней воле, ее кремировали, а пепел развеяли с самой высокой платформы нашего семейного острова, в Великом Южном море. — Тогда зачем построили этот… этот склеп? — Я тщательно подбираю слова, чтобы не задеть чувств Донела. Он снова трет лоб и оглядывается на дверь. Толпе снаружи нас не видно. Мы явно не укладываемся в расписание. Некоторые члены совета уже поспешно спустились с холма и присоединились к другим чиновникам на высоком помосте. Сегодня мои неторопливые страдания не просто сорвали им все планы, но превратили все в какой-то скверный спектакль. — Мама оставила определенные указания. Мы их выполнили. Он дотрагивается до стены, небольшая панель отъезжает в сторону, за ней открывается ниша, а там лежит металлическая коробка. На ней выгравировано мое имя. — Это что такое? — Личные вещи. — Донел качает головой. — Мама оставила их тебе. Подробности знала только Магритт, а она умерла прошлой зимой, так ничего никому и не сказав. — Хорошо. Спасибо. Я выйду через минуту. Донел смотрит на часы. — Через восемь минут начнется церемония. Портал запустят через двадцать минут. — Знаю. — Я действительно это знаю, точно знаю, сколько осталось времени. — Выйду через минуту. Донел мешкает на пороге, но потом все-таки уходит. Прикладываю к датчику ладонь и закрываю за сыном дверь. Ставлю на пол необычайно тяжелую коробку и усаживаюсь на корточки. Еще один датчик, поменьше. Опять прикладываю ладонь. Крышка отъезжает в сторону. |