Книга Лед-15, страница 50 – Линкольн Чайлд

Шаман собрал разбросанные перед ним амулеты, сложил их в маленький кожаный мешочек и туго затянул шнурок.

— Куда ушли остальные?

Усугук простер ладонь, указывая на север.

— К нашим братьям у берега моря.

— К еще одному поселку тунитов? — спросил Маршалл.

Усугук покачал головой.

— Инуитов. Мы последние из нашего рода.

— Других тунитов больше нет?

— Нет.

Маршалл посмотрел на старика. Значит, все это правда.

— Когда они вернутся?

— Наверное, никогда. Жить у моря намного легче. Людей и так непросто было удерживать здесь с тех пор, как умерли их матери и отцы.

Маршалл немного помолчал, собираясь с мыслями. Трудно было поверить, что это печальное маленькое селение — последний следок некогда многочисленного народа. Возможно, и появление ученых на леднике, пускай временное, каким-то образом внесло свою лепту в процесс угасания целого племени, веками боровшегося за жизнь в столь суровом краю.

— Те метки, что вы начертали на снегу рядом с базой, — наконец сказал он. — Зачем они?

— Для защиты. Чтобы убедить курршука пощадить вас. — Шаман посмотрел гостю в глаза. — Но раз ты здесь, значит, они не сработали.

Маршалл снова заколебался. Несмотря на проделанный им долгий путь, он до сих пор не знал, с чего начать, и медленно выпустил из груди воздух.

— Послушайте, Усугук. Я хорошо понимаю, что мы уже доставили вам немало тревог и проблем, и мне очень жаль, что так получилось. В том нет нашей вины.

Тунит не ответил.

— Теперь проблемы у нас самих. Очень, очень серьезные. И я пришел сюда в надежде, что вы сможете как-то помочь нам.

Усугук молчал. Выражение его лица не переменилось.

— Гора, — продолжал Маршалл. — Та, которая, как вы говорили, является обителью зла. Мы кое-что там нашли, занимаясь своими исследованиями. Существо крупнее белого медведя, вмерзшее в лед. Мы… мы вырезали его изо льда. А теперь оно исчезло.

По сморщенным чертам шамана пробежала едва заметная тень ужаса.

— Мы точно не знаем, что это такое. Я могу лишь сказать, что оно уже сеет смерть.

К выражению ужаса на лице старика примешалась печаль. Облик шамана стал точно таким, каким Маршалл помнил его по их первой встрече.

— Зачем ты пришел ко мне? — спросил тунит.

— На той базе пятьдесят лет назад тоже работала научная группа. С ней случилась трагедия, большинство ученых погибли. Но мы нашли чей-то дневник со словами: «Туниты знают ответ».

Усугук сидел неподвижно, глядя в огонь. Маршалл ждал, не зная, говорить ему сейчас что-либо или молчать. Примерно через минуту шаман протянул руку, медленно пошарил среди ритуальных предметов и взялся за рукоятку некоего подобия бубна — узкого кольца диаметром около фута, с туго натянутой на нем кожей. Он начал медленно постукивать им о ладонь другой руки, с каждым ударом наклоняя инструмент то вперед, то назад и сопровождая размеренный ритм пением — сперва тихим, потом все более громким, заполнившим снежную хижину, перекрывая пыханье костерка. Через несколько минут пение стихло, и лицо шамана вновь стало умиротворенным. Отложив бубен, он развязал кожаный мешочек, сунул в него руку и достал два покрытых жиром шарика из мягкого материала, один синий, а другой красный. Примерившись, старик осторожно бросил их в огонь. Вверх взвилось облако двухцветного дыма с фиолетовым свечением по краям.

— Ташаят компок, — пробормотал он, глядя на дым. — Твоя воля.

Шаман явно обращался не к гостю. Маршалл с трудом подавил желание взглянуть на часы.

— Вам известно, что имел в виду тот ученый? — спросил он. — В плане того, что туниты знают ответ?

Усугук молчал, продолжая смотреть на огонь.

— Я знаю, что вы кое-что повидали, — продолжал Маршалл. — Судя по вашей безукоризненной английской речи. Если можете нам помочь, если хоть что-то знаете — прошу вас, скажите.

— Чем я могу помочь? Вы сами навлекли на себя тьму. Я уже сделал все, что необходимо. И проделал долгий путь — длиной в солнце, луну и солнце, — чтобы предупредить вас. Вы пренебрегли моими словами.

— Если это так, приношу свои извинения. Но мне кажется, что ужасная смерть — слишком высокая цена за нашу оплошность.

Усугук закрыл глаза.

— Круг, который вы начали, вам же и завершать. Даже смерть может быть совершенной.

— В смерти Джоша Питерса не было ничего совершенного. Если вам хоть что-то известно, пусть даже в незначительной мере — я прошу, помогите. Мы ведь такие же люди, как вы.

— Вы принадлежите миру земли, — произнес нараспев Усугук. — Я принадлежу миру духов. Когда-то, очень давно, я сам пресек свою жизнь. И не могу возвратиться.

Маршалл сидел молча, в глубоком раздумье. Наконец он откашлялся.

— Позвольте мне кое-что вам рассказать. Когда-то мне тоже довелось пресечь жизнь… но не свою, а своего лучшего друга.

Усугук медленно открыл глаза.

— Двенадцать лет назад я служил в морской пехоте. В Сомали. Наш отряд три дня обстреливали повстанцы — дом за домом, чулан за чуланом. Моему другу было приказано организовать форпост. Приказ оказался не вполне внятным, и он опередил свою группу. Я увидел, как кто-то движется через площадь. Было темно, и я решил, что это вражеский снайпер. И я застрелил его. — Маршалл пожал плечами. — После этого я поклялся, что никогда больше не возьму в руки оружие.

Усугук неспешно кивнул. Снова наступила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием костра и мрачным завыванием вьюги.

— Это было не убийство товарища, — сказал шаман, открывая глаза.

Маршалл удивленно посмотрел на него.

— Вы что, тоже служили?

Усугук проигнорировал вопрос.

— Это была просто ошибка.

— Но в нашем отряде еще ни один солдат не погибал от рук своих. Мне было велено солгать, чтобы скрыть случившееся. Когда я отказался, мой командир постарался, чтобы меня выбросили из армии с лишением всех прав. Я… мне потом пришлось самому сообщить подробности о смерти моего друга. Его жене.

Усугук что-то тихо проворчал и пошарил в своем мешочке. Разгладив перед собой шкуру, он бросил на нее горсть амулетов и тщательно изучил, каким образом они упали.

— Ты сказал, что поклялся никогда больше не брать в руки оружие. Это особая клятва. А теперь? Что ты собираешься делать теперь?

Маршалл глубоко вздохнул.

— Если вокруг действительно бродит кто-то, готовый всех нас растерзать, я сделаю все, что в моих силах, чтобы убить его первым.

Усугук посмотрел в огонь, затем повернул морщинистое невозмутимое лицо к Маршаллу.