Онлайн книга «День Совершенства»
Теперь же, как ни крути, она была Анной СГ. Потому он связал ее с помощью нарезанных из одеяла лент, заткнул рот кляпом и до захода солнца продержал под дулом пистолета. Среди ночи он снова связал ее, заткнул рот и укатил на своем велосипеде. Вернулся он через несколько часов с унипеками и питьем, привез еще два одеяла, полотенца и туалетную бумагу, «наручные часы», у которых кончился завод, и две французские книги. Маттиола лежала там, где он ее оставил. Она не спала, взгляд был тревожный и жалостливый. Став пленницей больного номера, она страдала от его грубого обхождения, но прощала. Ей было жаль его. Однако днем в ее взгляде появилось негодование. Чип потрогал свою щеку и ощутил двухдневную щетину. Смущенно улыбнувшись, он сказал: — Я избегаю процедур вот уже почти год. Она наклонила голову и прикрыла глаза ладонью. — Ты превратился в животное, — сказала она. — Да, но мы такими в действительности и являемся, — доказывал он. — Христос, Маркс, Вуд и Вэнь сделали из нас нечто мертвое и противоестественное. Она отвернулась, когда он начал бриться, но все же потом украдкой глянула раз через плечо, другой, а затем повернулась и открыто стала смотреть на него, не скрывая неприязни. — Ты кожу себе не ранишь? — спросила она. — Поначалу случалось, — сказал он, туго натягивая щеку и легко работая бритвой, при свете установленного на камне фонарика. — Бывало, я вынужден был целыми днями прикрывать лицо рукой. — Ты всегда пользуешься для бритья чаем? — Нет, — засмеялся он. — Это вместо воды. Вечером схожу поищу пруд или ручей. — А тебе часто приходится это делать? — спросила она. — Ежедневно, — сказал он. — Вчера пропустил. Безобразие, конечно, но оно продлится лишь несколько недель. По крайней мере, я на это надеюсь. — Что ты хочешь этим сказать? Он промолчал и продолжал бритье. Маттиола отвернулась. Чип читал французскую книгу о причинах войны, которая длилась тридцать лет. Маттиола спала. Потом села на одеяле, посмотрела на него, на деревья, на небо. — Ты не хочешь, чтобы я поучил тебя этому языку? — спросил он. — А зачем? — спросила она. — Когда-то тебе хотелось его выучить, — сказал он. — Помнишь, я дал тебе список слов? — Да, — сказала она. — Я помню. Я учила их, но потом забыла. Но сейчас я здорова — зачем он мне теперь нужен? Чип делал гимнастику и ее заставлял делать, с тем чтобы в воскресенье они были готовы к дальней поездке. Она выполняла его указания, не протестуя. В ту ночь он нашел хотя и не ручей, но ирригационный канал шириной метра два, с бетонными откосами. Он искупался в его медленно текущей воде, затем принес фляги с водой в укрытие, разбудил Маттиолу и развязал ее. Провел через рощицу, потом стоял и смотрел, как она купалась. Ее мокрое тело блестело в слабом свете четвертушки луны. Он помог ей вылезти по бетонному берегу, дал полотенце и, пока она вытиралась, стоял рядом. — Ты знаешь, почему я пошел на это? — спросил он. Она посмотрела на Чипа. — Потому что я тебя люблю, — сказал он. — Тогда отпусти меня. Он покачал головой. — Тогда с какой стати ты говоришь, что любишь меня? — Люблю. Она нагнулась и вытерла ноги. — Ты хочешь, чтобы я опять стала больной? — Да, хочу. — Тогда, значит, ты меня ненавидишь, — сказала она, — ты не любишь меня. — Она выпрямилась. Он взял ее руку, гладкую, прохладную и влажную. — Маттиола. — Анна, — поправила она. Он попытался поцеловать ее в губы, но она отвернулась, и поцелуй пришелся в щеку. — Теперь наставь на меня свое оружие и изнасилуй меня, — сказала она. — Я не буду этого делать, — сказал он, выпуская ее руку. — Почему же нет? — Она надевала свой балахон и застегивала его медленно, неуверенно. — Пожалуйста, Ли, — продолжала она, — давай поедем назад в город. Я уверена, тебя можно вылечить, потому что, если бы ты был действительно болен, неизлечимо болен, ты изнасиловал бы меня! Ты был бы намного грубей со мной, чем ты есть. — Ладно, — не вступая в спор, ответил он. — Давай-ка вернемся на наше место. — Пожалуйста, Ли. — Чип, — поправил он. — Мое имя Чип. Пошли. — Он тряхнул головой, и они двинулись обратно через рощицу. К концу недели она взяла его карандаш и книгу, которую он не читал в тот момент, и стала рисовать на внутренней стороне обложки наброски портретов Христа и Вэня, а еще дома, свою левую руку и ряд оттененных крестиков и серпиков. Он взглянул — не пишет ли она записку в надежде кому-нибудь ее подкинуть в воскресенье. Потом Чип сам нарисовал дом и показал ей. — Что это? — спросила Маттиола. — Дом. — Не похоже. — Нет, это дом, — сказал он. — Они не обязательно должны быть все уныло-одинаковыми и прямоугольными. — А это что за овалы? — Окна. — Я никогда не видела таких домов, — сказала она. — Даже в пред-У-эпохе. Где есть такие? — Нигде, — сказал он. — Я его таким придумал. — О, тогда это не дом, таких не бывает. Как ты можешь рисовать то, чего не бывает? — Я ведь больной, ты не забыла? — сказал он. Она отдала книгу, не глядя ему в глаза. — Не надо таких шуток, — сказала она. Он надеялся — впрочем, нет, он предполагал, — что могло ведь так случиться, что субботней ночью, в силу привычки или других причин она могла бы проявить желание сблизиться с ним. Однако не проявила. Так же как во все предыдущие вечера, она сидела в сумерках, обхватив руками колени и глядя на багровую полоску неба между нависшей скалой и черными кронами деревьев впереди. — Сегодня суббота, — сказал Чип. — Я знаю, — сказала она. Они помолчали. Затем Маттиола спросила: — Я не смогу получить лечебную процедуру. Да? — Не сможешь, — сказал он. — Но тогда я могу забеременеть, — сказала она. — А мне не положено иметь детей. Как, кстати, и тебе. Ему хотелось сказать, что они едут в такое место, где решения Уни не имеют силы, но это было бы преждевременно: она могла бы перепугаться и перестать ему подчиняться. — Да, наверно, ты права. Он поцеловал ее в щеку, когда связывал ее и укрывал на ночь. Она молча продолжала лежать в темноте, и он поднялся с колен и пошел к своим одеялам. |