Онлайн книга «Ашборнский пастор»
|
Мать вскрикнула и привстала. — О Боже! — воскликнула она. — Да что это он такое говорит? — Прекрасно! — сказал пастор. — Вот это совсем другое дело!.. Так это мою дочь вы так любите, что умрете, если мы вам откажем? — О, на этот раз я не лгу… На этот раз я говорю вам истинную правду! — И вы ей что-то сказали об этой перемене во время вашей прогулки? — Кое-что… да… — пробормотал я в ответ. — И как она это приняла? — Она сказала мне, что еще меня не любит, но не будет делать ничего такого, что помешало бы ей полюбить меня. — О отец, отец!.. — воскликнула г-жа Смит. — Это же соизволение Божье! — Ну-ка, помолчи, жена! Все это слишком серьезно. — Дайте слово, мой дорогой Бемрод, что вы ни словечком не обмолвитесь Дженни о том признании, которое вы только что нам сделали… — Но, дорогой господин Смит… — Ваше честное слово… — Даю его вам. — А теперь — обещание. — Какое же? — Что вы в течение недели не будете навещать нас и не будете пытаться заговорить с Дженни. — Да ведь она подумает, что я ее разлюбил! — Позволяю вам сказать, что таково было наше требование. — Но к чему столь долгое отсутствие после всего того, что я сказал ей о моей любви? — Да ведь вы сейчас сами заявили, будто сказали ей лишь кое-что! — Простите… простите… я сделаю все, что вы пожелаете. — Тсс! Идет Дженни! И правда, я услышал ее приближающиеся шаги, а вскоре появилась и она сама, держа в руках бутылку, послужившую предлогом для ее отсутствия — отсутствия, во время которого было так много сказано! — Итак, дорогой господин Бемрод, — неожиданно произнес г-н Смит, — теперь вы признаетесь, что Лейбницу предпочитаете Локка? — Нет, — пробормотал я озадаченно, — такого я не говорил… — Значит, наоборот, это Лейбницу вы отдаете предпочтение перед Локком? — Такого я тем более не говорил… — Однако необходимо стать на сторону или того или другого, — продолжал г-н Смит, забавляясь моим замешательством. — Трудно, — ответил я, — сделать выбор между двумя людьми, из которых один был назван мудрецом, а другой — ученым. — О, вовсе не об их личных достоинствах спрашиваю я вас; речь идет о нравоучительном смысле двух философских систем. Локк в своем «Опыте о человеческом разуме» отвергает гипотезу о врожденных идеях; он рассматривает душу с момента ее рождения как чистую доску; все наши идеи, по Локку, проистекают из опыта по двум каналам — через ощущение и через размышление. Лейбниц, напротив, утверждает, что в человеке душа и плоть не живут одна без другой, что между этими обеими субстанциями существует гармония столь совершенная, что каждая из них, развиваясь согласно присущим ей закономерностям, претерпевают изменения, которые в точности соответствуют изменениям другой. Это и есть то, что, как вам известно, он называет предустановленной гармонией. Он не только говорит вместе со школьной истиной: «Nihil est in intellectu quod non prius fuerit in sensu [9] », но и присовокупляет к сказанному: «Nisi ipse intellectus [10] ». Хорошо ли вы чувствуете всю важность этого «Nisi ipse intellectus»? Я, дорогой мой Петрус, очень хорошо понимал, а тем более в такой момент, важность завязавшейся между мной и пастором Смитом дискуссии о материализме и фатализме Локка, с одной стороны, и спиритуализме Лейбница — с другой, дискуссии, продлившейся до обеда и давшей Дженни полную возможность думать о том, что ее волновало. К тому же, хотя мы и осушили бутылку кларета, все забыли поднять тост за здоровье будущей супруги пастора Бемрода. После обеда, когда г-н Смит отдыхал или делал вид, что отдыхает, а г-жа Смит занималась домашними делами, я подошел к Дженни. Она показалась мне слегка недовольной. Наверное, ей показалось неучтивым, что в ее присутствии философствовали. — Дорогая Дженни, — прошептал я вполголоса, — позвольте мне сказать: есть одна вещь, которую мне очень хотелось бы увидеть и которую вы забыли мне показать. — Что это за вещь? — спросила Дженни. — Это комнатка с белыми занавесями, с мебелью, обтянутой кретоном в розах… Уж не думаете ли вы, что мне не любопытно рассмотреть во всех подробностях то святилище, где вы молились Богу, сотворившему вас столь милой, столь доброй, столь любящей, и все это для моего счастья, хочется надеяться?.. — Мой дорогой сосед, — отвечала она, — вы, кто знает так много, знаете и о том, что мужчине не следует переступать порог комнаты, где живет девушка, если только этот мужчина не приходится ей братом или женихом. — Вот-вот! Разве вы мне не говорили, что уже любите меня как брата и не станете препятствовать собственному сердцу, если ему вздумается полюбить меня по-иному? Только подумайте, дорогая Дженни, что мне предстоит целую долгую неделю прожить, видя вас лишь через эту благословенную подзорную трубу, — а это, увы, слишком недостаточно для меня с тех пор, как я увидел вас вблизи и столь о многом с вами разговаривал! — Целую неделю мы не будет видеться? — спросила Дженни, остановив на мне свои удивленные прекрасные глаза. — Это почему же? — Потому что ваш отец заставил меня дать такое обещание. — Но с какой целью? — Спросите отца об этом сами и постарайтесь его уговорить, чтобы он вернул мне мое слово, поскольку, клянусь вам, Дженни, неделя — это чересчур долго!.. Вот почему, дорогая Дженни, я хотел бы вас видеть не только издалека в вашем окошке, где вы появитесь всего лишь несколько раз, не так ли? Вот почему я хотел бы вас видеть не только телесным взором, но также, если окошко будет закрыто, духовным взором… — Пусть будет так, — сказала она, — но с разрешения матушки. И подойдя к доброй женщине, возвратившейся на цыпочках, чтобы не разбудить г-на Смита, который, быть может, и не спал, Дженни тихо сказала матери несколько слов, а г-жа Смит ответила в полный голос, подняв глаза к Небу: — Действуй, дитя мое, действуй… Твой отец, а он — сама мудрость, разве не сказал сегодня утром: «То, что входит в намерения Всевышнего, исполняется всегда независимо от вмешательства или невмешательства человека»? Госпожа Смит подошла к нам и поцеловала Дженни в лоб. — Идите, — сказала она, — раз вы хотите видеть комнату вашей сестры, ваша сестра покажет ее вам. |