Онлайн книга «Две королевы»
|
— Чтобы обладать такой смелостью, мадемуазель, нужно иметь поддержку, — нашел что сказать принц, хотя трудно было ожидать от него подобного ответа в минуту страха. — Ах, кто любит нас, принцев, настолько, чтобы присоединиться к этому бунту, пренебрегая опасностью? — А кто любит нас, принцесс, — продолжила она в том же тоне, — настолько, чтобы понять наши чувства и дать нам возможность выразить их? — Ваши чувства, мадемуазель? Разве позволительно человеку нашего ранга испытывать чувства, которые приносят лишь несчастье ему и другим? — Позволительно, если этот человек достаточно смел, чтобы признаться в них и воспользоваться этим. Принц поднял на нее глаза, и огонь, который зажегся у него внутри от этого взгляда, подсказал его сердцу решение, неожиданное для него самого: — Вы в этом убеждены? — Убеждена ли я? Лучше попытайтесь сделать это. — Увы! С нашим королем такие попытки очень опасны, да и совершенно бесполезны! — Может быть, вы боитесь? Вы, дофин?! — Боюсь, мадемуазель? Боюсь отца, боюсь Людовика Четырнадцатого? Согласитесь, что я не о страхе говорю. — Тогда как же это называется? Уж не храбростью ли, случайно? — Это… это осторожность. — О монсеньер, для принца нашего возраста вы слишком осторожны. Ах, уж эти девушки — они бывают так смелы! — Я бы очень хотел быть менее осторожным, если бы… если бы рядом находился человек, способный поддержать меня. — И кто же это? Она украдкой наблюдала за ним. — Ну… кто-нибудь, кто полюбит меня… кто пообещает мне достойное вознаграждение за мою отвагу. — Вознаграждение?.. — Да, кузина, вознаграждение. — И какое же? Будет ли его трудно осуществить? Они замолчали; наступил миг, когда надо было объясниться, однако для столь неискушенных влюбленных эта задача оказалась нелегкой. Девушка понимала, о чем пойдет речь, дофин только догадывался; но как ему начать разговор? Минута задумчивости и прелестного смущения затянулась, и, видя, что разговор не получается, принцесса резко повернула его туда, с чего они начали. — Как бы то ни было, на месте дофина, будущего короля Франции, я не позволила бы женить меня против воли. — Легко так говорить. — И так же легко сделать. — Но как? — Будь я дофином, я сама выбрала бы себе супругу и заявила бы, что женюсь только на ней и ни на какой другой. — Меня бы не стали слушать. — Послушали бы, если бы ваш выбор оказался достойным вас, и, если бы вас нельзя было упрекнуть ни в чем ином, кроме некоторого пренебрежения государственным расчетом, вы получили бы потом прощение. — Но король, кузина, а как же король? — О! Король… в конце концов, он ведь делает все что хочет! Вспомните хотя бы о госпоже де Монтеспан, госпоже де Лавальер, госпоже… — В этом вы правы. — А если бы вы пошли к нему и сказали… — Что же надо сказать ему, кузина? Он приблизился к принцессе и взял ее за руку, вынудив опереться на его локоть — это было большой дерзостью: бедное дитя то краснело, то бледнело; почувствовав, как забилось ее сердце, девушка смутилась, и вся ее храбрость улетучилась от этой ласки. Принц повторил свой вопрос с особенной нежностью и еще больше приблизился к ней. — Но, кузен… надо сказать ему… — Что? — Надо сказать: «Я люблю… Люблю…» Кого вы любите, дорогой кузен?.. — Я люблю… — «Я люблю… и ни на ком не женюсь, кроме нее!» Нфг зовите имя!.. Вы должны его знать. — Я люблю… свою кузину… — Вашу… кузину!.. Какую? — Назовите сами это имя, вам оно известно так же, как и мне. — Нет… я его не знаю. Эти прерывистые слова произносились так тихо, что влюбленные сами едва слышали их, а скорее угадывали. — Так вот, — воскликнул дофин, приняв великое решение, — я скажу ему: «Государь, я люблю мою кузину мадемуазель Орлеанскую и женюсь только на ней!» — О ваше высочество, — прошептала она, — я не это имела в виду. — Но так говорю я, дорогая кузина, и, надеюсь, вы не запретите мне повторять это. — Я не имею права запрещать вам что-либо, монсеньер: бедные принцессы нашего рода должны подчиняться салическому закону. — Это означает, что вы меня одобряете? — Могу ли я поступить иначе? — О дорогая кузина! Мы будем очень счастливы, потому что нам не откажут. Какие могут быть возражения против нас? — Никакие. — Абсолютно никакие! Союз блестящий во всех отношениях. — Мы оба королевского рода… — … вместе выросли… — … хорошо знаем друг друга… — … и нас связывает взаимная любовь! Ведь она взаимна, не так ли? — По крайней мере, я так думаю. — По крайней мере? — Да, это так… Боже мой! Кузен, у вас плохая память, мне кажется, нет нужды повторять… — О дорогая кузина!.. Они больше не говорили, а лишь долго гуляли, очень взволнованные, взявшись за руки, и думали о том, о чем думают в этом возрасте те, кто наслаждается мгновениями первой любви. То были прекрасные юношеские мечты, сладостные грезы, чудесные надежды, которые никогда не осуществятся и обратятся в сожаления на всю дальнейшую жизнь. Когда знают, уже не мечтают и видят все таким, какое оно есть в действительности, но то, что есть в действительности, так не похоже на дорогие сердцу иллюзии. Во времена славного Регентства, пролетевшего в таких безумствах, все подобные планы разрушились, и единственными влюбленными в королевстве остались король Людовик XV и королева Мария Лещинская — только бы длился этот союз! Голос Мадам, закончившей писать письмо и вышедшей погулять со своими придворными дамами (она и не подозревала ничего дурного, не догадывалась о присутствии в саду двух влюбленных), заставил дофина и мадемуазель Орлеанскую вернуться с небес на землю и расстаться. Благословенный лабиринт позволил им ускользнуть, но, прежде чем покинуть возлюбленную, его высочество дофин успел попрощаться, прошептав ей на ухо обещание: — Завтра я поговорю с королем и вернусь сюда, чтобы рассказать вам обо всем. Она поверила ему. |