Книга Две королевы, страница 79 – Александр Дюма

— Да, ваше величество.

— Я посылаю моей сестре, герцогине Савойской, одну из моих любимых американских собачек — Луизон отвезет ее ей. Другую собачку надо отдать герцогу де Асторга, моему главному мажордому, оказавшему мне немало добрых услуг с тех пор, как я приехала в Испанию. Поблагодарите его от моего имени и от лица моих родственников за преданность, которую он неизменно доказывал мне. Выразите признательность и герцогине де Альбукерке, моей главной камеристке; она получит от меня красивый набор драгоценных камней. И главное, попросите короля Людовика и Месье написать письмо ей лично: я чрезвычайно обязана герцогине, с таким тактом служившей мне на своем трудном посту.

— Все будет сделано, как вы приказали, ваше величество.

— И еще, сударь, скажите моему дяде-королю, Месье и всем моим родным, что я умираю естественной смертью и что Карл Второй, его совет, моя свекровь и вся Испания любили и почитали меня так, как только могла на это надеяться французская принцесса; передайте им, что я запрещаю — вы слышите, запрещаю! — строить домыслы, не соответствующие моим словам. Господу угодно забрать меня из этого мира, да исполнится воля его! И людской вины здесь нет.

— Тем не менее, ваше величество…

— Тем не менее, сударь, когда говорит королева, ей обязаны верить; я умираю естественной смертью и подтверждаю это. Никто не вправе усомниться в правоте моих слов. Теперь идите, сударь, и помолитесь обо мне; постарайтесь сделать так, чтобы молитвы за меня возносили и на моей родине, а я буду молиться на Небесах за Францию и короля. Посол вышел, проливая слезы, как и остальные, ибо плакали все, кто стоял у постели королевы, которая угасала в двадцать семь лет, став жертвой гнусного злодеяния; плакали даже те, кто замыслил это преступление, надеясь извлечь из него пользу. Королева велела пригласить графа фон Мансфельда, и по ее просьбе его допустили в королевскую спальню. Мария Луиза приняла его так, будто сидела на троне, передала через него несколько слов императору и прощальные приветы графине Суасонской.

— Она уехала очень вовремя, сударь. Передайте ей, что я ухожу, не питая в душе никакого зла против нее и желаю ей счастливого будущего.

Затем она пригласила к себе некоторых придворных дам, в том числе и герцогиню де Терранова, пожелав простить бывшей камеристке огорчения, которые та причинила ей, французской принцессе, только что приехавшей в Испанию.

— Ты не думала, герцогиня, что увидишь меня на смертном ложе такой молодой. Если я и смеялась в мои лучшие дни, то теперь искупаю грех веселости.

Герцогиня поцеловала королеве руку; Мария Луиза позволила ей сделать это и даже подарила маленький ковчежец, попросив молиться за нее Богу.

Попрощавшись со всеми, королева распорядилась, чтобы в спальню не пускали больше никого, кроме тех, кто был необходим для ухода за ней; она хотела умереть в покое. Король заявил, что не покинет Марию Луизу и будет ночевать в ее комнате. Горе вернуло ему разум, его трудно было узнать. До последней минуты королева была нежна и ласкова с ним, подзывала его к себе без конца и все время повторяла, стараясь улыбнуться:

— Я умираю очень легко, без мучений, ухожу незаметно для себя.

Как и предсказывал Юсуф, это состояние продлилось неделю. Графиня фон Перниц, две камеристки и бедняга Нада умерли раньше. Королева не упоминала о них. Но однажды утром она сказала королю:

— Я не спрашиваю вас о моих фрейлинах, потому что вы не скажете правду, я вам не поверю, и мне будет горько. Я скоро встречусь с ними.

На седьмой день королева, проспав всю ночь, никак не могла проснуться, и врачи объявили, что, возможно, она уже не очнется совсем. Король, подавленный горем, лег рядом с ней на кровать, сжимал ее в объятьях, но она этого не чувствовала. С тех пор как случилось несчастье, Мария Луиза ничего не ела; она так побледнела и похудела, что на нее было больно смотреть; ее можно было принять за восковую статую. Сердце королевы билось еле-еле, она совсем не шевелилась.

Карл II звал ее, говорил ей самые ласковые слова по-французски и по-испански, надеясь вернуть к жизни, но она хранила молчание.

— О! — восклицал несчастный монарх. — Умоляю вас, верните мне ее и потом требуйте половину того, что дал мне Господь, возьмите все мои прекрасные короны, они ваши.

— Увы, государь! Только Бог может вершить чудеса!

— Пусть церкви остаются открытыми днем и ночью, пусть мои подданные возносят молитвы Богу, а священники служат в храмах и выносят раки с мощами. Я обещаю им все, что им будет угодно, и сдержу слово. О Боже, Боже мой! Возьми мою жизнь в обмен на жизнь королевы!

Юсуф, растроганный мольбами отчаявшегося государя, прибег к последнему средству, хотя и не ручался, что оно подействует, но это лекарство могло на несколько минут вернуть больной сознание и ясность мысли — ничего другого нельзя было ожидать от его искусства, врач и так превзошел себя.

В начале восьмого лучи испанского солнца погасли; открыли окна; вся спальня была убрана цветами, как любила королева; заморские птицы пели в вольере; благоухание потянулось из сада, замирая у ложа, на котором лежала прекрасная королева, наполовину утонувшая в кружевах и батистах. Во дворце царила тишина, слышны были лишь удары дальнего колокола, звонившего «Angelus» [9] и призывавшего помолиться за королеву.

Королю, не отрывавшему от Марии Луизы взгляда, показалось, что она пошевелилась; и действительно, она вздохнула, открыла глаза, и король вскрикнул от радости:

— О, слава Богу!

Королева узнала супруга, улыбнулась, дотронулась до его руки и произнесла его имя. Он, опьянев от счастья, крепко поцеловал ее и почувствовал, что она ответила ему. Однако она невольно застонала: король причинил ей боль.

— Будь поосторожнее, — прошептала Мария Луиза.

— Я так счастлив!

— Господь милостив. Он позволил мне увидеть еще раз прекрасное небо, деревья, цветы, тебя!.. Я могу сказать вам «прощайте», и это великое благодеяние… Я не страдаю. Я чувствую, что мои жизненные силы иссякли и через несколько мгновений я засну, чтобы уже никогда не проснуться. Спасибо, Юсуф, тебе я обязана этой сладостной минутой, мне известно, как велико твое искусство, и я совершенно спокойна за будущее моего драгоценного супруга. Государь, позволь пригласить сюда герцога де Асторга. Король сделал знак. Появился главный мажордом.

— Дорогой герцог, — сказала королева, — я хочу попросить у вас подарок, не для себя, мне уже ничего не нужно на земле, а для нашего повелителя — для короля. У вас есть ученый доктор, который лечил меня и спас бы непременно, если бы это было возможно, — отдайте его мне.

— О, ваше величество, зачем вы спрашиваете? Разве все. что есть у меня, не принадлежит вам?

— Вы отдаете мне Юсуфа, а я дарю его моему супругу; это мой последний подарок и последний залог моей нежности. Пусть он ни на секунду не оставляет короля. И сохраняет его жизнь, как сохранял мою. Только дай ему Бог быть удачливее с ним, нежели со мной.