Книга Женская война, страница 82 – Александр Дюма

Каноль отер с лица пот, принудил себя улыбнуться и сказал:

— Извольте говорить.

— Я пришла напомнить вам об этих обещаниях и спросить, готовы ли вы сдержать их?

— Увы, виконтесса! — ответил Каноль, — теперь это невозможно!

— Почему же?

— Потому что со времени нашей разлуки много случилось неожиданных событий, возобновились узы, которые я считал расторгнутыми. Вместо заслуженного наказания королева оказала мне милость, которой я недостоин. Теперь я прикован к партии ее величества… благодарностью.

Послышался вздох… Вместо последнего слова бедная Нанон, верно, ждала какого-нибудь другого.

— Не благодарностью, а честолюбием, господин де Каноль, впрочем, я это понимаю. Вы аристократ, вам только двадцать восемь лет, а вас уже произвели в подполковники, назначили комендантом крепости; все это очень лестно, но это не более чем награда за ваши заслуги, а ведь не один Мазарини умеет ценить их…

— Сударыня, ни слова больше!.. Прошу вас!

— Извините, сударь. Теперь с вами говорит не виконтесса де Канб, а посланная ее высочества принцессы Конде, она обязана исполнить данное ей поручение к вам.

— Говорите, — сказал Каноль со вздохом, похожим на стон.

— Принцесса, узнав о намерении вашем, которое вы сообщили мне сначала в Шантийи, а потом в Жольне, и желая знать точно, к какой партии вы теперь принадлежите, решила послать к вам парламентера, чтобы попытаться договориться с вами. Может быть, другой парламентер поступил бы в этом случае как-нибудь неосторожно, вот почему я взялась за это поручение, думая, что лучше всех могу исполнить его, потому что вы доверили мне самые сокровенные ваши мысли по этому поводу.

— Покорно вас благодарю, виконтесса, — отвечал Каноль, раздирая грудь ногтями: он слышал во время остановок разговора прерывистое дыхание Нанон.

— Вот что предлагаю я вам… Разумеется, от имени принцессы… Если б я предлагала от своего, — прибавила Клер с очаровательной улыбкой, — то порядок моих предложений был бы совсем другой.

— Я слушаю, — сказал Каноль глухим голосом.

— Сдайте остров Сен-Жорж на одном из трех следующих условий. Вот первое — помните, что я говорю не от себя, — двести тысяч ливров…

— Довольно! Довольно! — вскричал Каноль, стараясь прервать разговор. — Королева поручила мне крепость, эта крепость — остров Сен-Жорж, я буду защищать его до последней капли крови.

— Вспомните прошедшее, барон, — печально сказала Клер. — Во время последнего нашего свидания вы говорили совсем другое, вы собирались бросить все и ехать со мной… вы взяли уже перо и готовились просить отставку у тех, за кого теперь хотите пожертвовать жизнью.

— Я мог предложить вам все это, когда был совершенно свободен, но теперь…

— Вы более не свободны? — вскричала Клер, побледнев. — Что это значит? Что хотите вы сказать?

— Хочу сказать, что связан честью.

— В таком случае выслушайте второе условие.

— К чему? — сказал Каноль. — Разве я не повторял вам несколько раз, что я тверд в своем решении? Не искушайте меня, это бесполезно.

— Извините, барон, но мне дано поручение, и я обязана исполнить его до конца.

— Извольте, — прошептал Каноль, — но, признаться, вы чрезвычайно жестоки.

— Подайте в отставку, и мы будем воздействовать на вашего преемника более настойчиво, чем на вас. Через год, через два года вы снова поступите на службу, на этот раз к принцу, с чином бригадного генерала.

Каноль печально покачал головой.

— Увы, сударыня! Зачем вы требуете от меня только невозможного?

— И это мне вы так отвечаете! — сказала Клер. — Я вас не понимаю. Ведь вы уже хотели подписать просьбу об отставке. Не сами ли вы говорили той, которая была тогда с вами и слушала вас с наслаждением, что выходите в отставку по доброй воле? Почему же теперь, когда я вас прошу, когда я вас умоляю, вам не сделать то, что вы сами предлагали мне в Жольне?

Все эти слова, как кинжалы, поражали сердце бедной Нанон. Каноль чувствовал ее страдания.

— То, что в то время было бы очень обыкновенным делом, теперь превратилось бы в измену, самую гнусную измену! — сказал Каноль мрачным голосом. — Никогда не сдам крепости! Ни за что не подам в отставку!

— Погодите, погодите! — сказала Клер самым ласковым голосом, но беспокойно осматриваясь, потому что сопротивление Каноля и особенно принужденность его поведения казались ей очень странными. — Выслушайте теперь последнее предложение, с которого я хотела начать, зная заранее, что вы откажетесь от двух первых: материальные выгоды — я очень счастлива, что угадала это, — не могут соблазнять такого человека, как вы. Вам нужны другие надежды, а не деньги и почести. Благородному сердцу нужны благородные награды. Теперь слушайте же…

— Во имя Неба, сударыня, сжальтесь надо мной!

И он хотел уйти.

Клер думала, что он побежден, и в уверенности, что новое предложение довершит ее победу, остановила его и продолжала:

— Если бы вместо того, чтобы пытаться гнусно подкупить вас, вам пообещали бы награду чистую и благородную? Сейчас за просьбу об отставке вас никто не может порицать, так как военные действия еще не начались, сейчас эта отставка не бегство, не измена. Вы просто выбираете, к кому примкнуть. Так если бы вам предложили честный союз? Если бы женщина, которую вы уверяли в любви и клялись любить ее вечно, хотя она никогда открыто не отвечала на вашу страсть, несмотря на все эти клятвы, — если б она сказала вам: господин де Каноль, я свободна, богата, люблю вас… будьте моим мужем… Уедем вместе… Поедем куда вам угодно… дальше от раздоров, от Франции… Скажите, неужели вы не согласились бы?

Однако Каноль остался тверд. Он не поколебался в своем решении, несмотря на прелестную стыдливость Клер, на ее смущение, на воспоминание о маленьком замке де Канбов, который он мог бы видеть из окна, если б во время разговора ночь не спустилась на землю. Он видел во мраке бледное лицо Нанон, со страхом выглядывавшее из-за старинных занавесок.

— Но отвечайте же, ради Бога! — продолжала виконтесса. — Я не понимаю вашего молчания. Неужели я ошиблась? Неужели вы не барон де Каноль? Неужели вы не тот человек, который в Шантийи клялся мне, что любит меня? Не вы ли повторяли мне то же в Жольне? Не вы ли клялись, что любите меня одну в целом свете и готовы пожертвовать для меня всякой другой любовью. Говорите!.. Ради Бога! Говорите! Ответьте хоть что-нибудь!

Раздавшийся в это время стон, довольно громкий и явственный, помог виконтессе убедиться, что при переговорах присутствует еще кто-то. Ее испуганные глаза глянули в ту же сторону, что и Каноль. Как ни быстро он отвернулся, виконтесса успела увидеть бледное и неподвижное лицо, что-то похожее на привидение, подслушивающее разговор.

Обе женщины в темноте взглянули одна на другую огненными взглядами, и обе вскрикнули.