Книга Кодекс, страница 57 – Дуглас Престон

— Это история в духе «Сердца тьмы», приправленная полковником Куртцем [36] . Вы уверены, что хотите ее слушать?

— Да, — решительно ответил Том. — Хотим.

Филипп тщательно набил трубку из фирменной табачной коробки «Данхилл» и раскурил. Его движения казались выверенно неторопливыми.

— Слава Богу, единственное, что у меня не отобрали, — это табак и трубку.

Он выпустил клуб дыма, прикрыл веки и собрался с мыслями.

Том воспользовался паузой и вгляделся в лицо брата. Теперь, когда грязь была смыта, он узнал утонченные аристократические черты. Борода придавала выражению некоторую беспутность, и Филипп стал удивительно походить на отца. Но лицо преобразилось. С братом случилось нечто настолько ужасное, что изменилась его внешность.

Филипп несколько раз затянулся и открыл глаза.

— После того как мы расстались, я полетел в Нью-Йорк и встретился со старинным компаньоном отца Марком Аврелием Хаузером, — начал он. — Решил, что он лучше, чем кто-либо другой, способен проникнуть в мысли отца и догадаться, куда тот отправился. Я выяснил, что Хаузер занимается частным сыском. Он оказался довольно упитанным, напомаженным мужчиной. Пару раз быстро кому-то брякнул и уже знал, что наш отец в Гондурасе. Я подумал, что он знает свое дело, и нанял его. Мы полетели в Гондурас, он организовал экспедицию и нанял двенадцать солдат и четыре лодки. Платил за все моими деньгами — вынудил меня продать маленькую замечательную акварель Пауля Клее, которую подарил мне отец…

— О, Филипп, как ты мог? — возмутился Вернон. Филипп устало закрыл глаза, и Вернон замолчал. Немного помедлив, брат продолжил:

— Итак, мы оказались в Брусе и погрузились в каноэ, чтобы приятно прокатиться вверх по реке. В какой-то захолустной заводи раздобыли проводника и стали пробираться через Меамбарское болото. И тут Хаузер себя показал. Оказывается, этот доморощенный фашист все заранее рассчитал: скормил проводника пираньям, меня посадил, как собаку, на цепь и устроил засаду, чтобы перестрелять вас.

Голос Филиппа дрогнул, и, чтобы успокоиться, он пососал мундштук своей трубки, при этом его рука заметно тряслась.

— Заковав меня в кандалы, Хаузер оставил в Лагуне-Негра пятерых местных рядовых караулить вас, а сам со мной и остальными солдатами поднялся по Макатури до самых водопадов. Мне не забыть момента, когда возвратились те, которых он посадил в засаду. Вернулись только трое, причем у одного из бедра торчала стрела длиной три фута. Я слышал каждое слово Хаузера. Он был вне себя. Увел раненого и застрелил в упор. А солдаты сообщили, что тоже уничтожили двоих, и я не сомневался, что один из вас или даже вы оба мертвы. Должен сказать, братишки, когда я вас увидел, то решил, что оказался в аду, а вы — комитет по встрече. — Филипп сухо рассмеялся. — Лодки мы оставили у водопадов и дальше пошли по отцовскому следу пешком. Хаузер, если захочет, выследит в джунглях даже мышь. Меня он берег на всякий случай — в качестве разменной монеты, если пришлось бы заключать сделку с вами. По дороге встретили горных индейцев. Нескольких он убил, а остальных преследовал до самой деревни. Напал на деревню и каким-то образом сумел захватить вождя. Ничего этого я не наблюдал, поскольку, словно каторжник, сидел на цепи. Но видел результат. — Филипп поежился. — Взяв в заложники индейского вождя, Хаузер повел нас в горы к Белому городу.

— Он знает, где находится Белый город?

— Выведал у пленника. Но он понятия не имеет, где спрятана гробница отца. Эту тайну хранят вождь и несколько старейшин.

— Как тебе удалось бежать? — спросил Том. Филипп закрыл глаза.

— После того как вождь попал в плен, индейцы поднялись на войну и по дороге к Белому городу напали на Хаузера. Даже с таким мощным вооружением его отряду пришлось жарко. И, чтобы не отвлекать людей на охрану вождя, с меня сняли наручники и надели на него. А я в разгар боя сумел улизнуть. Блуждал десять дней, питался одними насекомыми и ящерицами и добрался до этого места. Три дня назад вышел к реке. Переправиться не было возможности. Я настолько оголодал, что дальше не мог идти. Сел под деревом и стал ждать конца.

— Ты сидел под этим деревом три дня?

— Три? Четыре? Бог знает сколько… В голове все спуталось.

— Господи, Филипп, как ужасно!

— Наоборот, подействовало очень освежающе. У меня не осталось никаких забот. Ни о чем. Никогда в жизни я не чувствовал себя настолько свободным, как под тем деревом. Пару-тройку раз мне даже казалось, что я счастлив.

Костер начал угасать. Том подбросил дров и вернул огонь к жизни.

— Ты видел Белый город? — спросил Вернон.

— Я убежал до того, как они туда попали.

— Как далеко отсюда Серро-Асуль?

— Десять миль до подножия и еще десять или двенадцать до самого города.

Наступило молчание. Дрова потрескивали и шипели. На дальнем дереве заунывно распевала птица. Филипп закрыл глаза и полным сарказма голосом пробормотал:

— Дорогой наш папаша, что за славное наследство ты оставил своим обожаемым сыновьям!

Храм был погребен в сплетении лиан. Фронтальная колоннада на пестрящих пятнами зеленого мха квадратных опорах из известняка поддерживала сохранившуюся часть каменной крыши. Хаузер стоял перед зданием и разглядывал странные письмена на колоннах: необычные лица, животных, линии и точки. Они напомнили ему о кодексе.

— Оставайтесь здесь, — приказал он своим людям и прорубил дыру в растительной завесе. Внутри оказалось темно, и он повел лучом фонаря. Никаких змей и ягуаров, только скопище пауков в дальнем углу да порскнула из-под ног мышь. Сухо и незаметно для посторонних глаз. Подходящее место, чтобы разместить штаб.

Хаузер углубился в храм. В дальнем конце он обнаружил еще одну линию квадратных опор, которые образовывали разрушенный выход в сумрачный задний двор. Он миновал и их. Во дворе валялось несколько сильно попорченных временем, сыростью и дождями статуй. Огромные корни деревьев, словно анаконды, проросли сквозь камни, раздвинули стены и крышу, став частью поддерживавшей все сооружение конструкции. В противоположной стороне двора обнаружился еще один проход, который вел в камеру, где находилась статуя — лежащий на спине с чашей в руках человек.

Хаузер возвратился к солдатам. Двое держали пленного индейского вождя — согбенного старика, почти голого, если не считать набедренной повязки и перекинутого через плечо и завязанного на поясе кожаного лоскута. Его тело было сплошь в морщинах. Хаузер подумал, что он впервые видит такого старого человека, хотя понимал, что индейцу, должно быть, не больше шестидесяти. В джунглях стареют быстро.