Книга Волхв, страница 135 – Джон Фаулз

— Зачем вы это сделали?

— Еще не так, т-твою, получите, если дальше будете вилять. Вы всю мою почту вскрываете?

Секунду подумала; затем, не отнимая руки от лица, созналась:

— Только те письма… в которых что-нибудь важное, по конверту судя.

— Халатность какая. Основательней надо работать. — Молчание. — Если б вы вскрывали почту, знали бы, что в Афинах я виделся с этой несчастной шалавой.

— Не пойму, что…

— Из-за вашей сестры я попросил ее отлипнуть от меня подобру-поздорову. — Джун слушала с нескрываемым испугом, ошеломленно, не в силах предугадать, куда все повернется. — Через пару недель она не только от меня отлипла, но и от всего на свете. Покончила с собой. — Я выдержал паузу. — Вот цена ваших забав и фейерверков.

Она так широко открыла глаза, что я возликовал: дошло наконец! Но тут Джун отвела взгляд.

— Морису такие розыгрыши лучше удаются. Я схватил ее за плечи, встряхнул:

— Да не разыгрываю я вас, дегенератка вы этакая! Она по-кон-чила с собой.

Джун никак не желала мне верить — и все же поверила.

— Но… почему вы нам не сказали?

Я отпустил ее.

— Как-то жутко становилось…

— Да кто ж кончает с собой из-за…

— Видимо, некоторым дано относиться к жизни слишком серьезно, до того серьезно, что вам и не снилось.

Воцарилось молчание. Затем Джун простодушно-застенчиво поинтересовалась:

— Она вас… любила?

Я замялся.

— Я не хотел ей врать. Может, и зря не хотел. Если б вы тогда не уехали на выходные, написал бы все это в письме. А встретил ее и решил, что подло молчать, раз она… — Пожал плечами.

— Вы рассказали ей о Жюли?

В ее тоне слышалась неподдельная тревога.

— Не бойтесь. Она стала пеплом и унесла вашу тайну с собой.

— Я не то имела в виду. — Потупила чело. — Она что… сильно расстроилась?

— Но постаралась это скрыть. Если б я знал заранее… а ведь думал, что поступаю как честный человек. Освобождаю ее от прежних обязательств.

Помолчав еще, пробормотала:

— Если это правда, не понимаю, как вы… позволили нам продолжать в том же духе.

— Да я по уши втрескался в вашу сестру!

— Морис ведь вас предупреждал.

— Морис меня всю дорогу обманывал.

Вновь замолчала, что-то просчитывая в уме. Поведение ее изменилось; она больше не играла роль перебежчицы. Заглянула в глаза:

— Тут дело серьезное, Николас. Вы не солгали мне?

— Доказательства у меня в комнате. Желаете, чтоб я их предъявил?

— Если можно.

Теперь она говорила неуверенным, заискивающим тоном.

— Договорились. Выждите минуты две и подходите к воротам. Не подойдете — сами будете виноваты. Я-то вас всех в гробу видал.

Не дав ей ответить, я повернулся и зашагал восвояси, умышленно не оглядываясь, точно меня не трогало, идет ли она следом. Но когда я вставил ключ в скважину боковой калитки, сверкнула очередная молния — ослепительный ветвистый разряд почти над самой головой, — и я краем глаза заметил, что Джун медленно движется по дороге ярдах в ста позади.

За письмом Энн Тейлор и газетными вырезками я сбегал как раз за две минуты. Джун стояла на виду, напротив ворот, у дальней обочины. В освещенном прямоугольнике двери топтался барба Василий; я не обратил на него ни малейшего внимания. Она шагнула навстречу, и я молча сунул ей в руки конверт. Джун так разнервничалась, что, достав оттуда письмо, выронила его, и мне пришлось нагибаться. Повернув бумагу к свету, углубилась в чтение. Дойдя до конца записки Энн, быстро перечла ее; перевернула листок, пробежала глазами вырезки. Вдруг ресницы ее опустились, голова поникла — молится? Не спеша сложила листочки вместе, сунула в конверт, вернула мне. Голова все так же опущена.

— Мне очень жаль. Не могу подыскать слов.

— В кои-то веки!

— Об этом мы правда не знали.

— Зато теперь знаете.

— Надо было сказать.

— Чтоб услышать от Мориса новое резюме типа «Смерть, как и жизнь, не стоит принимать близко к сердцу»?

Встрепенулась как ужаленная.

— Ох, знай вы, что к чему… до чего ж все гнусно, Николас.

— Ох, знай я, что к чему!

Скорбно уставилась на меня; отвела глаза.

— У меня действительно нет слов. Для вас это, наверное, было…

— Не «было», а «есть».

— Да, могу себе… — И, внезапно: — Простите меня, простите.

— Вам-то, в общем, не за что извиняться.

Покачала головой.

— В том и штука. Есть за что.

Но за что конкретно, объяснять не стала. Мы помолчали — два незнакомца на похоронах. Снова блеснула молния, и в момент удара Джун приняла решение. Слабо, сочувственно улыбнулась мне, тронула за рукав.

— Подождите минуточку.

Шмыгнула в калитку, приблизилась к барбе Василию, что тупо наблюдал за нами с порога сторожки.

— Барба Василий… — и затараторила по-гречески — куда свободнее, чем изъяснялся на этом языке я сам. Я расслышал только имя старика; Джун говорила понизив голос. Вот он согласно кивнул, вот еще и еще, выслушав некие указания. Джун вышла на дорогу и остановилась в пяти шагах от меня; маска чистосердечья.

— Пойдемте.

— Куда?

— В дом. Жюли там. Ждет.

— Какого ж дьявола…

— Теперь это неважно. — Метнула взгляд вверх, на сгущавшиеся тучи. — Партия закончена.

— Быстро же вы выучили греческий.

— Не слишком быстро. Я третий год сюда приезжаю. Видя мою неуклюжую ярость, мирно улыбнулась; порывисто схватила за руки, притянула к себе.

— Забудьте все, что я наболтала. Меня зовут Джун Холмс. Ее — Жюли. И мамочка у нас с придурью, хоть и не в Серн-Эббес проживает. — Я все еще трепыхался. — Стиль-то ее, — сказала Джун. — Но письмо мы подделали.

— А Джо?

— Жюли к нему… неровно дышит. — В глазах ее проступила строгость. — Но не спит с ним, будьте покойны. — Теперь она из кожи лезла, не зная, как еще убедить меня и умилостивить. Молитвенно воздела руки. — Ну же, Николас. Прошу вас, отбросьте подозрения. Хоть ненадолго — пока не доберемся до дома. Всем святым клянусь, мы не знали, что ваша подружка умерла. Иначе сразу перестали бы вас мучить. Поверьте, это именно так. — В ней откуда-то взялись и сила воли, и красноречие; совсем другая девушка, совсем другой человек. — Едва вы увидите Жюли, вам станет ясно, что ревновать не к кому; а не станет — разрешаю утопить меня в ближайшем резервуаре.