Книга Имя ветра, страница 70 – Патрик Ротфусс

Скепсис в его голосе слышался даже сквозь сильный акцент.

Я кивнул.

— Просто сюда я пришел первым делом, — объяснил я, оглядывая комнату, буравя взглядом закрытые двери и пытаясь придумать, как убедить его впустить меня.

Он заговорил прежде, чем мне в голову что-нибудь пришло:

— Если ты хочешь успеть на экзамены, тебе надо поспешить. Сегодня последний день. Иногда они не сидят даже до полудня.

Мое сердце гулко забилось — я-то думал, они работают целый день.

— Где они?

— В пустотах. — Он указал на наружную дверь. — Вниз, потом налево. Короткое здание с… цветными окнами. Два больших… дерева перед ним. — Он помолчал. — Клен? Это название дерева?

Кивнув, я выскочил наружу и побежал по дороге.

Двумя часами позже, борясь с тошнотой в желудке, я взобрался на сцену пустого театра в пустотах. Помещение было совершенно темным, за исключением широкого круга света, охватывавшего стол магистров. Пройдя вперед, я встал на краю светового круга и стал ждать. Девять магистров неспешно закончили беседу и повернулись ко мне.

Огромный стол в форме полумесяца был поднят на возвышение, так что, даже сидя, магистры смотрели на меня сверху вниз. Выглядели они весьма серьезными людьми — в возрасте от зрелости до седой старины.

Повисла долгая тишина. Наконец человек, сидевший в центре полумесяца, сделал мне знак. Я предположил, что это ректор.

— Подойди ближе, чтобы мы могли видеть тебя. Вот так хорошо. Здравствуй. Как тебя зовут, мальчик?

— Квоут, сэр.

— И зачем ты здесь?

— Я хочу учиться в Университете, — сказал я, посмотрев ему в глаза, — хочу быть арканистом.

Потом оглядел всех по очереди: некоторые развеселились, но никто особенно не удивился.

— Понимаешь ли ты, — произнес ректор, — что Университет нужен для продолжения образования? А не для его начала?

— Да, ректор. Я знаю.

— Очень хорошо, — ответил он. — Могу я посмотреть на твое рекомендательное письмо?

Я не колебался:

— Боюсь, у меня его нет, сэр. Оно совершенно необходимо?

— Обычно у поступающих есть поручитель, — пояснил он. — Желательно, арканист. Эти письма рассказывают нам, что вы уже знаете, в чем вы сильны, а в чем слабы.

— Арканиста, у которого я учился, звали Абенти, сэр. Но он не давал мне рекомендательного письма. Могу я вам сам все рассказать?

Ректор сурово покачал головой:

— К несчастью, у нас нет способа установить, учился ли ты у арканиста, без каких-либо доказательств. Есть у тебя что-нибудь, что могло бы подтвердить твой рассказ? Например, переписка или какая-нибудь запись?

— Он подарил мне книгу перед тем, как наши пути разошлись, сэр. И написал в ней посвящение для меня, а также свое имя.

Ректор улыбнулся:

— Это подойдет. Книга у тебя с собой?

— Нет. — Я подпустил в голос искренней горечи. — Мне пришлось заложить ее в Тарбеане.

Сидящий слева от ректора магистр риторики Хемме издал на это негодующее фырканье, принесшее ему раздраженный взгляд ректора.

— Пойдем, Эрма, — сказал Хемме, хлопнув по столу ладонью. — Мальчик явно лжет. У меня есть важные дела на сегодняшний день.

Ректор бросил на него чрезвычайно раздраженный взгляд:

— Я не давал тебе разрешения говорить, магистр Хемме. — Они уставились друг на друга и смотрели, пока Хемме наконец не нахмурился и не отвернулся.

Ректор снова повернулся было ко мне, но уловил какое-то движение от одного из других магистров.

— Да, магистр Лоррен?

Высокий тощий магистр без всякого выражения посмотрел на меня:

— Как называлась книга?

— «Риторика и логика», сэр.

— И где ты ее заложил?

— В «Разорванном переплете» на Приморской площади.

Лоррен повернулся к ректору:

— Я еду завтра в Тарбеан за материалами для наступающей четверти. Если книга там, я привезу ее. Тогда можно будет уладить дело о заявке мальчика.

Ректор чуть кивнул:

— Спасибо, магистр Лоррен. — Он откинулся в кресле и сложил руки перед собой. — Очень хорошо. Что бы рассказало нам письмо Абенти, если бы он его написал?

Я набрал побольше воздуха:

— Оно бы рассказало, что я знаю наизусть первые девяносто симпатических заклятий. Что я могу делать двойную перегонку, титровать, кальцинировать, возгонять и осаждать растворы. А также, что я сведущ в истории, споре, медицине и геометрии.

Ректор прикладывал все усилия, чтобы не улыбнуться.

— Приличный список. Ты уверен, что не упустил чего-нибудь?

Я промолчал.

— Возможно, он также упомянул бы о моем возрасте, сэр.

— И сколько же тебе лет, мальчик?

— Квоут, сэр.

Улыбка расплылась по лицу ректора:

— Квоут.

— Пятнадцать, сэр.

Среди магистров послышался шорох, все они сделали какое-нибудь маленькое движение: обменялись взглядами, подняли брови, покачали головами. Хемме закатил глаза.

Только ректор не шевельнулся.

— А как бы он упомянул о твоем возрасте?

Я позволил себе чуть — на тонкую серебряную монетку — улыбнуться:

— Он бы убеждал вас не обращать на это внимания.

Наступила пауза — не дольше вдоха. Потом ректор глубоко вздохнул и откинулся в кресле.

— Хорошо. У нас будет к тебе несколько вопросов. Начнете, магистр Брандье? — Он сделал жест в сторону одного из концов полукруглого стола.

Я повернулся к Брандье, тучному и лысоватому магистру арифметики.

— Сколько гран в тринадцати унциях?

— Шесть тысяч двести сорок, — немедленно ответил я.

Он слегка поднял брови.

— Если у меня есть пятьдесят серебряных талантов и я перевожу их в винтийскую монету, а потом обратно, сколько я получу, если сильдийцы всякий раз берут по четыре процента?

Я начал сложный перевод валют, потом улыбнулся, поняв, что он не нужен.

— Сорок шесть талантов и восемь драбов, если обмен честный. Сорок шесть ровно, если нет.

Он снова кивнул, глядя на меня еще более пристально.

— У тебя есть треугольник, — медленно сказал он. — Одна сторона — семь метров, другая три с половиной метра. Один угол — шестьдесят градусов. Какой длины третья сторона?

— Угол между этими двумя сторонами?

Он кивнул. Я закрыл глаза на длину половины вдоха, затем открыл снова.