Книга Регуляторы, страница 69 – Стивен Кинг

Девочка спросила, рискнул бы я войти в штольню, и я ответил, что никогда. “Причина в том, что я боюсь призраков?” — поинтересовалась она, и я ответил, что боюсь не призраков, а новых завалов. Штольню прорубили в хрупкой кристаллической породе, прочность которой еще уменьшили многочисленные взрывы при вскрышных работах. Я сказал ей, что не войду в штольню, пока в ней через каждые пять футов не установят стальную крепь. Я понятия не имел, что еще до исхода дня окажусь в штольне. Так глубоко, что не смогу видеть солнечный свет.

Я отвел их в ангар, который служил нам и конторой, и раздевалкой, снабдил всех касками, а потом показал всевозможные машины и механизмы, объясняя назначение каждого.

Маленький Сет во время экскурсии почти ничего не говорил, но его глазки ярко блестели.

Вот мы и подошли к “легкому испугу”, который стал причиной моих сомнений и кошмарных снов (не говоря уже об угрызениях совести, а это совсем не пустяк для мормона, который воспринимает религиозные аспекты более чем серьезно). В тот момент для всех нас испуг был далеко не “легким”, да и теперь, если подумать серьезно, я сильно сомневаюсь в правильности нашей классификации степени испуга. Находясь в Перу (я искал там бокситы, когда письмо Одри Уайлер пришло на адрес отделения “Дип эс” в Безнадеге), я неоднократно возвращался к этому происшествию, а с десяток раз оно мне снилось.

Может, из-за жары.

В старой штольне было жарко. Мне приходилось бывать в штольнях, обычно в них очень холодно и сыро. Я читал о том, что в шахтах золотых приисков Южной Африки тепло, но сам этого не ощущал.

Здесь же стояла жара.

Тропическая влажная жара, как в теплице.

Но я забегаю вперед, и напрасно. Потому что хочу рассказать все по порядку и поблагодарить Бога за то, что ничего подобного уже никогда не повторится. В начале августа, через две недели после визита Гейринов, Китайская шахта перестала существовать. Я не знаю почему, но произошло смещение миллионов тонн породы, заваливших чашу карьера.

А когда я думаю, на какой короткий срок разошелся обвал с пребыванием семьи Гейринов на дне карьера (не говоря уж о том, что компанию им составлял мистер Аллен Саймс, знаменитый геолог), меня начинает трясти.

Старший мальчик, Джек, захотел поближе взглянуть на Мо, нашу самую большую бурильную установку.

Она на гусеничном ходу и предназначена для проходки шурфов, в которые потом закладывается взрывчатка. В начале семидесятых годов Мо по праву считалась самой большой бурильной установкой, созданной на планете Земля, и до сих пор она вызывает восторг у подростков Да и у больших дядей тоже! Старшему Гейрину ничуть не меньше Джека хотелось познакомиться с Мо поближе. Я полагал, что и Сет жаждет того же. В этом, правда, я ошибся.

Я показал им лесенку, по которой машинист мог подняться в кабину Мо, расположенную на высоте сто футов. Джек спросил, можно ли подняться по этой лесенке, но я ответил, что это слишком опасно, хотя они могут забраться на гусеницы. Гусеницы Мо тоже поражали своими габаритами.

Каждая шириной с городскую улицу и состоит из стальных пластин длиной в добрый ярд.

Мистер Гейрин опустил Сета на землю и вместе с Джеком забрался на гусеницу. Я последовал за ними, дабы убедиться, что никто не упадет и ничего не сломает.

Если б такое произошло, мне бы пришлось отвечать по закону.

Джун Гейрин отошла назад, чтобы сфотографировать нас на гусенице. Мы, конечно, смеялись и улыбались в объектив, пока девочка не крикнула: “Возвращайся, Сет”

Немедленно!

Нельзя туда ходить!”

Я не мог его видеть, потому что находился на гусенице и мальчика скрывал корпус бурильной установки, но его мать я увидел.

Как и испуг на ее лице, когда она заметила, куда направляется ее сын.

— Сет!

— завопила она.

— Немедленно вернись!

Два или три раза она повторила тот же призыв, потом бросила фотоаппарат на землю и кинулась вперед. Тут я все понял: нечасто дорогой “Никон” бросают как использованную одноразовую зажигалку.

С гусеницы я слетел в мгновение ока.

Просто удивительно, что при этом не упал и не сломал себе шею. Такой же подвиг, кстати, удался и обоим Гейринам. Но тогда я как-то об этом не думал. По правде говоря, я начисто забыл и об отце, и о сыне.

Маленький мальчик уже поднимался по склону к черному зеву старой штольни, который находился лишь в двадцати ярдах от дна карьера. Я это увидел и понял, что мать не успеет перехватить его. А если его не успеют перехватить, то он залезет в штольню, как, видимо, и задумал.

Мое сердце хотело уйти в пятки, но я не позволил и вместо этого со всех ног бросился к штольне.

Я догнал миссис Гейрин в тот момент, когда Сет достиг желтых лент, огораживающих штольню.

На мгновение мальчуган остановился, и я даже подумал, что дальше он не пойдет.

Я решил, что он испугается темноты, а также идущего из штольни запаха золы, сожженного кофе и пережаренного мяса. Но он вошел, не обращая внимания на мои истошные крики, призывающие его не делать этого.

Я велел матери мальчика не лезть в темноту, сказал, что я сам приведу его, и попросил наказать то же самое мужу и сыну, но, разумеется, Гейрин мне не подчинился.

Думаю, в схожей ситуации на его месте я поступил бы так же.

Я поднялся по склону и подлез под желтые ленты.

Малышу наверняка даже не пришлось нагибаться.

Я услышал слабый шум, обычно доносящийся из старых выработок, похожий на грохот далекого водопада.

Не знаю, что он означает, однако шум этот мне не нравится, никогда не нравился.

Голос призраков.

Но в тот день я услышал и другой звук: легкое потрескивание.

Вот оно понравилось мне еще меньше.

Когда я заглядывал в штольню раньше, после того, как ее обнаружили, звука этого не было, но я знал, что он свидетельствует о динамических процессах, идущих в хрупкой породе, в которой пробита штольня. Этот звук в старину предупреждал шахтеров, что в штольню входить нельзя, так как она может обвалиться в любую минуту. Полагаю, что китайцы, работавшие в Рэттлснейк в 1858 году, или не знали значения этого звука, или им приказали не обращать на него внимания.

На первом же шаге я поскользнулся и упал на одно колено.