Книга Жестокое милосердие, страница 50 – Робин Ла Фиверс

Де Лорнэй подходит и кланяется нам. Я с удовлетворением отмечаю, что он смотрит куда-то мимо меня.

Дюваль криво улыбается другу:

— Она привела себя в порядок и выглядит совсем по-другому, не так ли? Препоручаю ее твоим нежным заботам — меня ждут кое-какие дела!

Де Лорнэй, кажется, рад моему обществу ничуть не больше, чем я — его.

— Ну и что, скажи на милость, мне с нею делать?

Дюваль с неопределенным жестом отвечает:

— Ну, не знаю. Что ты обычно проделываешь с милыми дамами?

— Вряд ли ты имеешь в виду это, — бормочет де Лорнэй.

— Тогда потанцуй с ней. — И Дюваль бросает на меня обеспокоенный взгляд: — Ты ведь умеешь танцевать?

— Да, но…

— Ну и хорошо.

И прежде чем мы с де Лорнэем успеваем выдвинуть еще какие-то возражения, он исчезает, оставляя нас наедине.

Мы смотрим друг другу в глаза с одинаково недовольным выражением, потом торопливо отворачиваемся. Я задумываюсь о плане побега, но тут начинает играть музыка, и придворные отступают прочь, освобождая место для танцев. Де Лорнэй очень невежливо вздыхает и для виду кланяется мне:

— Что ж, давай танцевать.

Я отвечаю неглубоким реверансом, но протянутой руки не беру:

— Очень ценю ваше благородное самопожертвование, но, прошу вас, успокойтесь: никакой необходимости в этом нет. Мысль о танце с вами столь же мучительна для меня, сколь для вас — о танце со мной.

Он все равно дотягивается и берет меня за руку:

— Дюваль сказал, чтобы мы танцевали, значит, так надо.

Пытаюсь отнять руку, но его хватка становится железной. Все же я тяну, стиснув зубы:

— Вы всегда делаете то, что он вам говорит?

— Всегда, — отвечает де Лорнэй и утаскивает меня туда, где танцуют. — Я и в адское пламя брошусь, если он велит.

Я на время забываю, что он танцует со мной почти насильно, и спрашиваю:

— Он и этого может от вас потребовать?

На лице архангела возникает свирепое выражение:

— Если однажды потребует, я возблагодарю судьбу и охотно это проделаю!

Тут музыка звучит громче; вот-вот начнется танец. Мой разум еще переваривает яростную преданность де Лорнэя, а тело уже совершает положенный поклон. Двигаясь в танце, я поневоле гадаю, за что де Лорнэй так меня невзлюбил. В самом деле, мы с ним перебрасываемся такими взглядами, что удивительно, как у придворных вокруг не загораются волосы!

Я чуть не вскрикиваю от радости, когда музыка наконец прекращается. Де Лорнэй берет меня под руку и отводит в сторону.

— Вы очень сносно танцуете, — говорит он.

Ага, для девушки низкого рождения, добавляю я про себя. И убийцы к тому же!

Конечно, вслух я этого не говорю. Что же дальше? Мы потанцевали, как распорядился Дюваль. Может, теперь де Лорнэй оставит меня в покое и я займусь своими делами?

Приседаю в реверансе, старательно изображая глубокую благодарность:

— Спасибо вам за обхождение и заботу.

Я не поднимаю глаз, чтобы он не понял, что я действительно обо всем этом думаю, и потихоньку двигаюсь прочь.

Его пальцы вновь смыкаются на моей руке:

— Погодите, милочка, мы с вами еще не закончили.

Я вскидываю глаза и высвобождаюсь:

— А мне показалось, закончили!

Он качает головой:

— Слышите? Музыканты готовят свои инструменты, сейчас будет еще танец. Я не прочь продолжить, а вы?

Я недоумеваю. Он что, намерен слепо исполнять распоряжение Дюваля, пока тот не вернется?

— Нет, — заявляю я твердо. — Не хочу.

И прежде чем он успевает снова схватить меня, отскакиваю как можно дальше. Не бросится же он за мной на глазах у половины двора?

Я быстро ввинчиваюсь в толпу, теряясь среди царедворцев. Протискиваясь в толкотне, среди густого запаха духов, решаю, как наилучшим образом воспользоваться с таким трудом отвоеванной свободой. Вот бы на каком-нибудь из этих пустых и тщеславных лиц появилась метка Мортейна!.. Увы, я по-прежнему ничего не вижу.

Зато замечаю Франсуа, флиртующего с какой-то злой и ядовитой на вид женщиной в платье цвета синего павлиньего пера. Его матушка сидит в дальнем уголке, смеясь и заигрывая с полудюжиной баронов, собравшихся вокруг нее. Вот бы знать, не за это ли сердится на нее Дюваль? Она, похоже, зря времени не теряет, и в воздыхателях у нее недостатка нет. Если Дюваль был близок с отцом, то, должно быть, расценивает это как надругательство над его памятью.

Еще я вижу, что мадам Динан, граф д'Альбрэ и маршал Рье уже покинули герцогиню. Они стоят в сторонке, негромко беседуя о чем-то своем. Разговор может оказаться небезынтересным.

Я дрейфую в толпе, постепенно придвигаясь в твердом намерении подслушать, не замышляют ли они чего. Я уже почти у цели, когда путь мне заступает массивная фигура, и я вынуждена остановиться, чтобы не налететь на нее.

На меня с высоты своего немалого роста глядит Жизор, французский посланник:

— Госпожа Рьенн.

Я приседаю:

— Господин Жизор.

— Я тут вот о чем подумал, — говорит он. — Вчера мне не удалось приветствовать вас так тепло, как вы того заслуживаете. Прошу меня извинить: когда одолевают тяжкие думы, иной раз становится не до учтивости.

— Не нужно извинений, господин посланник. Я все понимаю.

Я и вправду являю чудеса сдержанности и коварства.

— Вы юны и несведущи в придворных делах, — говорит он. — Даже если речь идет о дворе столь скромном, как здешний. Я почел бы за честь немного побыть вашим наставником и провожатым.

— Вы очень добры, господин мой, — отвечаю я. — Но именно это уже пообещал мне господин Дюваль.

Зеленые глаза посланника обшаривают зал, выискивая Дюваля.

— Однако его что-то нет рядом с вами, — говорит он. — Зато, хотя вы, вероятно, этого не замечаете, у вас за спиной уже собралась стайка юных беспутников. Если хотите, я вам покажу, к кому стоило бы держаться поближе, когда Дюваля отрывают от вас дела.

Я продолжаю разыгрывать скромницу и придумываю новое возражение, но он подходит ближе — как по мне, слишком близко — и ладонью закрывает мой рот. Такая смелость попросту лишает меня дара речи, он же говорит:

— Не говорите «нет», дружочек. Я лишь прошу вас подумать на сей счет и со своей стороны обещаю — вы не прогадаете. Жизнь при дворе — удовольствие не из дешевых, и женщине всегда следует заботиться о завтрашнем дне. Никто ведь не знает, долго ли Дюваль будет к вам благосклонен.

Я отталкиваю его руку: