Книга Предсказание, страница 42 – Александр Дюма

Он убедился, что не ошибся: в зал вошел лучник шотландской гвардии. Правда, этот лучник чувствовал себя здесь столь же неуверенно, как и принц накануне: приоткрывал шторы, приподнимал занавеси и скатерти, но, по-видимому, так и не нашел для себя укромного места; и вот, оказавшись у постели, он рассудил — точно так же как и принц — что укрыться здесь вполне возможно, и проскользнул под кровать со стороны, противоположной той, откуда только что залез г-н де Конде.

Однако прежде чем шотландец успел удобно расположиться под кроватью, он почувствовал, что к груди ему приставлен кончик кинжала, а прямо в ухо кто-то произнес:

— Я не знаю, кто вы и каковы намерения, что привели вас сюда, но одно слово, одно движение — и вы мертвы.

— Я не знаю, кто вы и каковы намерения, что привели вас сюда, — теми же словами ответил новоприбывший, — но условия мне не смеет ставить никто, так что вонзайте в мою грудь свой кинжал, если это вам угодно, — он направлен точно, а смерти я не боюсь.

— О! — проговорил принц, — вы, похоже, человек храбрый, а храбрых я всегда приветствую. Я, сударь, принц де Конде, и я вкладываю кинжал в ножны. Надеюсь, что и вы доверитесь мне и представитесь.

— Я, монсеньер, шотландец и зовут меня Роберт Стюарт.

— Это имя мне неизвестно, сударь. Шотландец промолчал.

— Не угодно ли будет вам, сударь, — продолжал принц, — сказать мне, с какими намерениями вы пришли в этот зал и что собираетесь делать, спрятавшись под кроватью?

— Вы подали мне пример откровенности, монсеньер, и было бы вполне достойно вас, если бы вы продолжили и рассказали о том, с какими намерениями сюда прибыли.

— Ей-Богу, сударь, нет ничего проще, — сказал принц, устроившись поудобнее, — я влюблен в мадемуазель де Сент-Андре.

— В дочь маршала? — уточнил шотландец.

— Вот именно, сударь, в нее. Получив из третьих рук уведомление о том, что она сегодня ночью встречается тут со своим любовником, я, каюсь, проявил любопытство и пожелал узнать имя счастливого смертного, который пользуется милостями благовоспитанной девушки, и потому устроился под этой кроватью, где, однако, мне не слишком удобно, смею вам признаться. А теперь ваша очередь, сударь.

— Монсеньер, пусть никто не скажет, что у человека неизвестного могут быть основания в меньшей степени доверять принцу, чем принц доверяет ему: это я позавчера и вчера писал королю.

— Ах, черт побери! Значит, это вы отправляли свои послания через окно маршала де Сент-Андре?

— Да, это я.

— Прошу прощения, — произнес принц, — однако…

— Что, монсеньер?

— Если мне не изменяет память, в этих письмах, по крайней мере, в первом, вы угрожали королю?

— Да, монсеньер, если он не освободит советника Анн Дюбура.

— И чтобы ваша угроза прозвучала более серьезно, вы написали, что убили президента Минара? — заметил принц, ошеломленный тем, что находится рядом с человеком, написавшим столь грозное послание.

— Да, поскольку именно я, монсеньер, и убил президента Минара, — ответил шотландец, ничуть не меняя тональности голоса.

— Возможно, вы даже осмелитесь произвести насильственные действия в отношении короля?

— Я здесь именно с таким намерением.

— С таким намерением? — воскликнул принц, забывая, что сам находится в опасности и что его могут услышать.

— Да, монсеньер; но позвольте предупредить ваше высочество, что вы говорите несколько громко, в то время как наше положение требует от нас, чтобы мы беседовали тихо.

— Вы правы, — согласился принц. — Да, черт побери, сударь, будем говорить тише, ведь мы говорим о таком, что звучит скверно в дворцах, подобных Лувру.

И он продолжал, понизив голос:

— Черт! Какое счастье для его величества, что тут нахожусь я, хотя и по иному поводу.

— Значит, вы надеетесь, что помешаете осуществлению моего плана?

— Я в этом уверен! Как вам только такое пришло в голову! Заняться королем, чтобы помешать сжечь советника!

— Этот советник, монсеньер, — самый честный человек на свете!

— Неважно.

— Этот советник, монсеньер, — мой отец!

— А! Тогда другое дело. Так вот, это большое счастье — не для короля, а для вас, — что я с вами встретился.

— Почему?

— Вы сами увидите… Простите, мне кажется, что-то послышалось… Нет, я ошибся… Значит, вы спросили, почему для вас большое счастье, что я с вами встретился?

— Да.

— Я вам об этом скажу; но прежде поклянитесь вашей честью, что не будете делать никаких попыток покушения на короля.

— Такой клятвы я ни за что не принесу!

— Однако, если я дам вам слово принца добыть помилование советнику, что будет тогда?

— Вы дадите ваше слово, монсеньер?

— Да.

— Что ж, я повторю ваши слова: тогда другое дело.

— Итак, даю слово дворянина, что сделаю все возможное, чтобы спасти господина Дюбура.

— Итак, даю слово Роберта Стюарта, монсеньер: если король даст помилование, его личность для меня будет священна.

— Двум людям чести достаточно обменяться честным словом — мы это сделали, сударь; теперь перейдем к другим вопросам.

— Думаю, монсеньер, лучше будет ни о чем не говорить.

— Вы услышали шум?

— Нет, но в любой момент…

— Ба! Тогда у нас достаточно времени, чтобы поговорить о том, как вы попали сюда.

— Очень просто, монсеньер: я проник в Лувр, переодевшись в этот наряд — форму лучника.

— Значит, вы не лучник?

— Нет, я взял эту одежду у друга.

— Вы могли очень подвести своего друга.

— Нет, я бы тогда заявил, что похитил его форму.

— Ну, а если бы вас убили еще до того, как вы бы успели сделать это заявление?

— Тогда у меня в кармане нашли бы бумагу, свидетельствующую о его невиновности.

— Хорошо, вижу, что вы человек, любящий порядок; но все это не объясняет мне, каким образом вы попали именно сюда и почему вы очутились под кроватью в этой комнате, где его величество появляется не чаще четырех раз в году.

— Потому, что его величество этой ночью придет сюда, монсеньер.

— Вы в этом уверены?

— Да, монсеньер.

— А почему вы в этом так уверены? Ну, говорите же!

— Я только что стоял в коридоре…

— В каком коридоре?