Онлайн книга «Любовное приключение»
|
Я сочинил припев из двух итальянских стихов, подходящих по смыслу к песне. После этого я отнес стихи капитану, чтобы он переложил их на сицилийское наречие. Это не заняло много времени. На Сицилии, как и в Калабрии, каждый — поэт и музыкант. Стихи на сицилийском наречии я отнес Фердинану, а он сразу положил их на музыку. «Внимание!» — обратился я к гребцам. Фердинан поднялся и предложил им повторить припев. Мария подошла к ним и, стоя на палубе, подняв глаза к небу, запела мелодичную кантилену. Первый куплет закончился, и матросы удивительно слажено исполнили припев. Мария продолжила петь. Невозможно передать всей прелести этой сцены. Рулевой лежал на крыше каюты и совершенно забыл о руле. Матросы освободили руки, чтобы аплодировать, опустив весла к ногам и придерживая их коленями. А мы смотрели на Марию: Фердинан — с неописуемой любовью, я — с настоящим восхищением. И только Пьетро, который вылез из люка, держа по тарелке в каждой руке и прижав хлеб рукой, смог вывести нас из созерцательного состояния. Матросы услужливо растянули для нас парус; в его тени мы и устроились обедать. После обеда я оставил Фердинана беседовать с Марией, а сам направился к рулевому. «Так что же, — обратился я к нему, — этот замечательный ветер, кажется, не торопится?» «Вы хорошо пообедали?» — спросил рулевой. «Очень хорошо». «Ну так позвольте мне дать вам совет — поужинайте еще лучше». «Почему же?» «Потому что завтра вам не удастся ни пообедать, ни поужинать». «Да вы шутите». «Мои товарищи, должно быть, сказали вам уже, что я никогда не шучу». «И вы, пророк, говорите, что…» «Я говорю, что нам очень повезет, если сегодня ночью нас не ждет дождище». «Почему же тогда нельзя с помощью весел добраться до какой-нибудь бухточки на побережье Калабрии?» Нунцио бросил взгляд на береговую линию Пестума, виднеющуюся слева от нас тонкой волнистой полосой лазури. Опустив голову, он ответил: «У нас уже нет времени, для этого необходимо десять — двенадцать часов». «А этому урагану… сколько ему потребуется часов, чтобы достичь нас?» «Семь или восемь». Я достал часы. «Значит, это произойдет в девять часов?» «Да, к этому времени, — отозвался Нунцио, — через час или полтора после „Аве Мария“… Но не говорите ничего Об этом, не нужно заранее беспокоить даму». «Старина, — засмеялся я, — у тебя слабость к ней». «Я не понимаю», — ответил он. «Я говорю, что ты влюблен в нашу прекрасную путеше-етвенницу, вот что». «Да, но так, как я влюблен в Мадонну». И он поклонился, как кланяются, проходя перед иконой. Я вернулся к своим попутчикам. День прошел в игре на гитаре и пении. Я читал стихи Гюго, Ламартина и Огюста Барбье и слышал, как матросы, которые не понимали меня и думали, что я сочиняю, а не повторяю по памяти, называли меня импровизатором. Это внушало им большое уважение ко мне, ведь в Неаполе импровизатор — это полубог, а на Сицилии — настоящее божество. Во второй половине дня небо, до того такое прозрачное и голубое, стало понемногу меняться. Небесный свод начал принимать молочную и нездоровую окраску, солнце спряталось за облаками, похожими на испарения Понтийских болот. Настало время «Аве Мария». Рулевой поднял сына капитана и поставил его на колени на крыше каюты. И ребенок прочитал для него и для нас эту вечернюю молитву, так торжественно звучащую в Италии, а в море — еще торжественнее, чем где бы то ни было. В то время, когда мальчик читал молитву, появилось огромное черное облако — его двигал юго-западный ветер. Это шел дождище, предсказанный Нунцио. Когда закончилась молитва, он взял меня за локоть, приставив палец к своим губам. «Я вижу, черт возьми!» — ответил я. Время от времени матросы и сам капитан посматривали в сторону быстро приближающегося облака, раскинувшегося, как гигантский орел, одним крылом на север, другим — на юг. Луна то появлялась, то скрывалась за тусклым облаком, которое вскоре должна была накрыть стремительно надвигающаяся туча. Иногда чрево этой тучи раскалывалось и из густого мрака вырывалась, словно огненная змея, молния. Раскатов грома еще не было слышно, но уже чувствовалось его приближение. И хотя не было заметно никаких порывов ветра, море заплескалось так, словно столкнулись огнедышащие недра Везувия и Этны, заставив его задрожать. Вскоре на горизонте, откуда появилась туча, мы заметили приближающуюся с такой же скоростью полосу пены, а кое-где на поверхности волн можно было наблюдать своего рода содрогания, которые моряки называют «кошачьими лапками». Наконец порывистое дуновение ветра пронеслось по снастям и заставило трепетать наш единственный парус, остававшийся на корабле вместе с кливером. «Взять два рифа!» — скомандовал рулевой экипажу. В ту же минуту капитан подошел к нам и сказал, обращаясь преимущественно к Марии: «Синьора, и вы, синьоры, я не вправе давать вам советы, но мне кажется, будет лучше, если вы удалитесь в каюту». «Нам грозит какая-нибудь опасность?» — спросила Мария достаточно спокойным голосом. «Нет, но мы ожидаем шквала, а это значит, что будет дождь и ветер, поэтому вы не можете оставаться на палубе. Если же вы останетесь, то через несколько секунд продрогнете до костей. К тому же, находясь на палубе, вы будете мешать нам работать со снастями». Мне были знакомы рекомендации подобного рода. Повернувшись к Марии, я спросил: «Вы слышите, сударыня? И не будете ли вы столь любезны предоставить нам убежище на эту ночь?» «Не сомневайтесь, — ответила она, — по крайней мере, я на это надеюсь». В эту минуту на сперонару обрушился такой сильный порыв ветра, что она наклонилась набок, задев реей воду. И тут же вспышка молнии, ярко осветившая все вокруг, словно днем, расколола небо. «Идемте, идемте, — позвал я Марию, — капитан прав, мы мешаем работать со снастями». До нас донесся голос Нунцио: «Tutto a basso!» [4] — кричал он. |