Онлайн книга «Соратники Иегу»
|
На середине площади дилижанс остановился. Крестьян так занимал дилижанс, что мало кто обратил внимание на Кадудаля. — Эй! — крикнул Жорж. — Что у вас тут происходит? Услышав знакомый голос, все обернулись и обнажили головы. — Круглоголовый! — разом выдохнула толпа. — Он самый, — отозвался Кадудаль. Один из крестьян подошел к Жоржу. — Разве вас не оповестили Благословенный и Идущий-на-Штурм? — спросил он. — Да. Так вы захватили этот дилижанс на пути из Плоэрмеля в Ван? — Да, мой генерал, его остановили между Трефлеаном и Сен-Нольфом. — Он там? — Надо думать. — Поступайте, как вам подскажет совесть; если это грех перед Богом, то берите его на себя: мое дело судить за грехи перед людьми. Я останусь здесь, но не намерен ни во что вмешиваться. Не будет вам от меня ни запрета, на помощи! — Ну, что он сказал, Рубака? — раздались со всех сторон голоса. — Он сказал: «Поступайте, как вам подскажет совесть, а я умываю руки». — Да здравствует Круглоголовый! — закричали крестьяне и ринулись к дилижансу. Кадудаль оставался неподвижным среди бурного людского потока. Ролан замер на месте рядом с ним. Его разбирало любопытство: он не понимал, что здесь происходит. Человек, говоривший с Жоржем, тот, кого называли Рубакой, отворил дверцу. Можно было разглядеть дрожавших от страха пассажиров, которые сбились в кучку в глубине дилижанса. — Если вы ни в чем не провинились ни перед королем, ни перед Богом, — загремел голос Рубаки, — то выходите спокойно. Мы никакие не разбойники, а христиане и роялисты. Как видно, это заявление успокоило путешественников: из дилижанса вышел мужчина, вслед за ним две женщины, потом третья с младенцем на руках и еще один мужчина. Каждого пассажира шуаны внимательно разглядывали и, убедившись, что это не тот, кто им нужен, пропускали: — Идите! В карете оставался только один человек. В дверцу сунули пылающий факел, и стало видно, что это священник. — Служитель Божий, — обратился к нему Рубака, — что ж ты не выходишь вместе с другими? Ведь я сказал, что мы роялисты и христиане. Или ты не слышал? Священник не шевельнулся, зубы у него так и стучали. — Чего ты так испугался? — продолжал Рубака. — Или твое одеяние тебе не защита? Человек в сутане не может согрешить ни против короля, ни против Церкви. Прелат съежился и глухо пробормотал: — Смилуйтесь, смилуйтесь! — Помиловать тебя? — удивился Рубака. — Выходит, ты сознаешь за собой вину, негодяй ты этакий! — О! — вырвалось у Ролана. — Господа роялисты и христиане, так-то вы обходитесь со служителем Божьим? — Это не служитель Божий, — возразил Кадудаль, — а слуга Сатаны. — Кто же он? — Безбожник и цареубийца! Он отрекся от Бога и подал голос за казнь короля — это член Конвента Одрен! Ролан содрогнулся. — Как же с ним поступят? — спросил он. — Он убил и будет убит! — отрезал Кадудаль. Тем временем шуаны вытащили Одрена из дилижанса. — Это и впрямь ты, ванский епископ! — продолжал Рубака. — Смилуйтесь! — взмолился Одрен. — Тебя-то мы и ждали! Нас оповестили, что ты едешь в этом дилижансе. — Смилуйтесь! — в третий раз возопил епископ. — У тебя есть с собой епископское облачение? — Есть, друзья мои. — Ну, так наряжайся, — давненько мы не видывали вашего брата. Из дилижанса выбросили дорожный сундук, принадлежавший Одрену, сорвав замок, вынули из него полное епископское облачение и передали прелату. Когда Одрен облачился, крестьяне стали в круг с ружьями в руках. Отражая пламя факелов, ружейные стволы отбрасывали зловещие молнии. Двое крестьян взяли епископа под руки и поставили в центре круга. Он был бледен как смерть. На минуту воцарилось гробовое молчание. Но вот послышался голос Рубаки. — Сейчас мы будем тебя судить! — заявил шуан. — Служитель Божий, ты изменил Церкви! Сын Франции, ты осудил на смерть своего короля! — Увы! Увы! — пролепетал Одрен. — Это правда? — Не смею отрицать… — Потому что отрицать это невозможно. Ну, что скажешь в свое оправдание? — Граждане… — Мы тебе не граждане! — громовым голосом прервал его Рубака, — мы роялисты! — Господа… — Никакие мы тебе не господа — мы шуаны! — Друзья мои… — Какие мы тебе друзья? Мы твои судьи! Тебя спрашивают судьи — отвечай! — Я раскаиваюсь во всем содеянном мною и прошу прощения у Бога и у людей! — Люди никогда тебя не простят! — раздался все тот же неумолимый голос. — Если мы сегодня тебя простим, то завтра ты примешься за старое. Кожу ты переменил, но сердце у тебя все такое же. От людей тебе нечего ждать, кроме смерти. А Бога можешь молить о милосердии. Цареубийца поник головой, у него подкашивались ноги. Но внезапно он выпрямился. — Да, я голосовал за смерть короля, — произнес он, — но с одной оговоркой. — Что еще за оговорка? — Я заявил, что его казнь надо отсрочить. — Отсроченная либо неотсроченная, казнь остается казнью. А ведь король-то ни в чем не был повинен! — Все так, все так, — согласился епископ, — но мне было страшно… — Ну, тогда ты не только цареубийца, не только отступник, но вдобавок еще и трус! Хоть мы и не священники, но будем справедливее тебя: ты обрек на смерть безвинного, а мы обрекаем на смерть виновного. Даем тебе десять минут, чтобы ты приготовился предстать перед Богом. У епископа вырвался крик ужаса, и он упал на колени. Колокола сельской церкви вдруг зазвонили как бы сами собой, и двое шуанов, знавших толк в церковной службе, принялись читать вслух отходную. Некоторое время у епископа язык не поворачивался произносить слова этой молитвы. Он бросал на своих судей растерянные, умоляющие взгляды, переводя взор с одного на другого, но ни одно лицо не выражало жалости. Пламя факелов металось на ветру, и в его скользящих отблесках все лица, напротив, казались грозными и свирепыми. Тогда Одрен решился присоединить свой голос к голосам людей, молившихся за него. |