Онлайн книга «Белые и синие»
|
Страна обязана Конвенту созданием Большой книги национального долга, основанием Института Франции, Политехнической школы и Нормальной школы, Музея Лувра и Школы искусств и ремесел. Он издал восемь тысяч триста семьдесят декретов, в основном революционных. Он придал людям и явлениям чрезвычайный характер. В ту пору благородство было колоссальным, смелость — безрассудной, стоицизм — беспредельным. Никогда еще обреченные не относились к палачам с таким ледяным презрением, никогда еще кровь не проливали столь цинично. Хотите ли вы знать, сколько было партий во Франции в эти два года, то есть с 93-го по 95-й год? Их было тридцать три. Хотите ли вы знать название каждой из них? Министерская. — Защитники гражданских прав. — Рыцари кинжала. — Солдаты 10 августа. — Сентябристы. — Жирондисты. — Бриссотинцы. — Федералисты. — Государственные деятели. — Солдаты 31 мая. — Умеренные. — Подозрительные. — Люди Равнины. — Жабы Болота. — Монтаньяры. И все это — только в 1793 году. Перейдем к 1794 — 1795 годам: Паникеры. — Сочувствующие. — Убаюкивающие. — Эмиссары Питта и Кобурга. — Мюскадены. — Эберти-сты. — Санкюлоты. — Контрреволюционеры. — Обитатели гор. — Террористы. — Маратисты. — Душегубы. — Кровопийцы. — Термидорианцы. — Патриоты 1789 года. — Соратники Иегу. — Шуаны. Добавим к этому списку «золотую молодежь» Фрерона, и мы перенесемся в день 22 августа 1795 года, когда Конвент принял новую конституцию, именуемую Конституцией III года, предварительно обсудив ее по статьям. В то время стоимость луидора равнялась тысяче двумстам франкам ассигнатами. Незадолго до этого погиб Андре Шенье, брат Мари Жо-зефа Шенье. Он был казнен 25 июля 1794 года, то есть 7 термидора, за два дня до Робеспьера, в восемь часов утра. В одной с ним повозке на казнь ехали г-да де Монталамбер, де Креки, де Монморанси и де Луазероль — тот благородный старик, что отозвался, когда палач вызвал его сына, а затем с радостью пошел на смерть вместо него; наконец, Руше — автор «Месяцев», не подозревавший, что ему суждено умереть вместе с Андре Шенье; узнав его в роковой повозке, он закричал от восторга, сел рядом с ним и прочел прекрасные стихи Расина: Безмерно счастлив я, что встретился с тобою! Быть может, я теперь не так гоним судьбою? Столь милостиво здесь она столкнула нас, Что мнится — гнев ее теперь чуть-чуть угас. [15] Один из друзей Руше и Андре Шенье, дерзнувший, рискуя жизнью, последовать за повозкой, чтобы отсрочить миг прощания, слышал, как всю дорогу два поэта говорили о поэзии, о любви, о будущем. Андре Шенье читал Руше свои последние стихи, которые он еще не закончил, когда его позвал палач. Он держал в руках рукопись, написанную карандашом, и, прочитав стихи Руше, успел передать их этому третьему другу, расставшемуся с ними лишь у подножия эшафота. Благодаря тому человеку стихи сохранились, и де Латуш, кому мы обязаны единственным существующим изданием Андре Шенье, смог поместить их в книге, которую каждый из нас знает наизусть: Погас последний луч, пора заснуть зефиру. Прекрасный день вот-вот умрет. Присев на эшафот, настраиваю лиру. Наверно, скоро мой черед. Едва успеет час эмалью циферблата С привычным звоном пропорхнуть, За шестьдесят шагов, которым нет возврата, Проделав свой недолгий путь, Как непробудный сон смежит мои ресницы, И, прежде чем вот этот стих В законченной строфе с другим соединится, Наступит мой последний миг: Войдет вербовщик душ, посланец смерти скорой. Под гоготанье солдатни Он выкликнет меня в потемках коридора… [16] Прежде чем взойти на эшафот, Андре хлопнул себя по лбу и воскликнул со вздохом: — И все же у меня здесь что-то было! — Ты ошибаешься, — крикнул тот его друг, что не был приговорен к смерти, и приложил руку к сердцу: — Это было здесь! Андре Шенье (ради него мы отвлеклись от нашей темы, чтобы почтить его память) первым водрузил флаг новой поэтики. До него никто не писал подобных стихов. Скажем больше: никто, видимо, не напишет таких после него. IV. СЕКЦИИ
В тот день, когда Конвент провозгласил конституцию, именуемую Конституцией III года, каждый воскликнул: «Конвент выразил свою предсмертную волю!» В самом деле, все решили, что, подобно Учредительному собранию, во имя непонятного самопожертвования, он запретит своим депутатам по окончании их полномочий входить в состав органа, который придет ему на смену. Ничего подобного не произошло. Конвент прекрасно понимал, что лишь он поддерживает жизнь Республики. За три года Революции Республика не могла настолько прочно укорениться в сознании такого непостоянного народа, как французы, которые в минутном порыве воодушевления свергли восьмивековую монархию, что ее можно было бросить на произвол судьбы. Революцию могли отстоять лишь те, кто ее совершал, кто был заинтересован в том, чтобы она утвердилась навечно. Что же это были за люди? Члены Конвента, те, что упразднили феодальный строй 14 июля и 4 августа 1789 года, свергли монархию 10 августа 1792 года, обезглавили короля 21 января; те, что за период с 21 января до момента, к которому мы подошли, сражались со всей Европой, довели Пруссию и Испанию до того, что эти страны были вынуждены просить их о мире, а также вытеснили австрийцев за пределы нашей страны. Вот почему 5 фрюктидора (22 августа) Конвент постановил, что в новый законодательный орган, состоящий из двух палат — Совета пятисот и Совета старейшин (первый из них должен был насчитывать пятьсот депутатов, вырабатывающих законопроекты; второй — двести пятьдесят депутатов, утверждающих их), войдут поначалу две трети членов Конвента, и лишь треть членов будет избрана вновь. Оставалось выяснить, кому будет поручен выбор новых депутатов. Будет ли сам Конвент выбирать депутатов, которым предстоит войти в Совет пятисот и Совет старейшин, либо эта миссия будет возложена на избирательные собрания? |