
Онлайн книга «Блэк. Эрминия. Корсиканские братья»
— Вы хорошая мастерица? — спросила старая женщина. Тереза, ничего не отвечая, показала ей воротничок, который она вышила своими руками и носила на шее. Это был подлинный шедевр. — Хорошо, — сказала женщина, — если с помощью иголки руки способны делать подобные вещи, то не стоит волноваться: голодная смерть вам не грозит. Тереза промолчала. — Вы ищете жилье? — спросила старуха. На этот раз Тереза кивнула головой. — Ну, что же, в доме как раз сдается одна комната; она полностью обставлена и плата за нее не слишком высока. Черт возьми! Она не так уж и хороша, но за восемнадцать франков в месяц нельзя требовать дворец. Но одно условие: за первые две недели придется заплатить вперед девять франков. Тереза вынула из кармана два билета по пять франков. — Заплатите, — сказала она. — Но вы даже не знаете, подойдет ли она вам? — Она мне подойдет, — ответила Тереза. — Ладно, тогда идите за мной. Старуха поднималась первой. Тереза шла за ней. Старая женщина остановилась на втором этаже, где жила хозяйка дома. Сделка состоялась очень быстро; хозяйка задавала своим жильцам только один вопрос: «Вы можете заплатить вперед?»; ничто другое ее не волновало. И если они отвечали: «Да», — то были желанными гостями. Через десять минут Тереза уже жила в этой каморке, где ее нашел шевалье де ля Гравери. В тот же день, отложив некоторую сумму на еду, так, чтобы ее хватило до конца недели, Тереза попросила пожилую женщину на все оставшиеся деньги купить ей шелка, иголок и полотна для вышивания. Она имела привычку сама делать рисунки своих вышивок. Через день старуха вышла из дома с воротничком и манжетами, вышитыми Терезой, и вернулась с десятью франками. Тереза дала ей из них два франка за труды. Бедное дитя подсчитало, что могло прожить на двадцать пять су в день, при этом зарабатывая по три франка. Так что она могла не волноваться на этот счет, как ей об этом и говорила старуха. Так продолжалось месяц. За это время Терезе удалось отложись пятьдесят франков. Однако вот уже несколько дней эта старуха вела с ней странные речи: она постоянно пускалась в рассуждения о том, как легко молоденькие девушки могут стать богатыми, как глупо она поступает, портя свои глаза работой на чердаке; потом она стала жаловаться, что спрос упал и ей уже не удается продавать столько, как в самом начале; доход сократился почти наполовину. Все эти высказывания оставляли Терезу безразличной; даже если доход, приносимый работой, сократился наполовину, ей и этого хватило бы на жизнь. Наконец однажды вечером старуха высказалась более ясно: она заговорила о молодом человеке, видевшем Терезу и влюбившемся в нее, он обещал снять для Нее квартиру, дарить подарки… Тереза подняла побледневшее лицо и о непередаваемым выражением отвращения и решимости произнесла: — Я поняла вас. Убирайтесь! И чтобы я вас больше не видела. Старуха попыталась настаивать, потом стала оправдываться, извиняться, но Тереза, столь же гордая в своей каморке, как какая-нибудь королева у себя во дворце, вторично приказала ей покинуть комнату и на этот раз таким повелительным тоном, что та вышла, опустив голову и бормоча: — Черт возьми! Кто бы мог подумать! С этого момента Тереза лишилась своего посредника и была вынуждена сама обходить белошвеек города Шартра, предлагая им свою работу. Те, узнав в ней первую продавщицу из магазина мадемуазель Франкотт, стали делать ей разного рода предложения, дабы она заняла у них то место, которое занимала ранее у известной модистки; но Тереза не хотела выставлять себя напоказ за прилавком. К тому же она заметила, что беременна, и в ее состоянии ей следовало жить незаметно и в полном одиночестве. Так она проводила свои дни до того момента, как в Шартр вошла холера. Бедняжка Тереза стала сестрой милосердия в своем бедном предместье. И однажды утром, когда она поднялась, чтобы прийти на помощь своей больной соседке, ее собственные силы изменили ей. Черный ангел, пролетая, задел ее своим крылом. Вы видели, в каком состоянии ее нашел шевалье. Такова была история Терезы. Вот уже пять месяцев она не видела Гратьена и ничего о нем не слышала. Что касается кольца, которое она носила на пальце, то она ничего не могла сказать о нем, кроме того, что оно было ей дано с наказом тщательно хранить его как талисман, который однажды поможет ей найти свою семью. Шевалье де ля Гравери с благоговейным вниманием выслушал рассказ Терезы. Когда она заговорила о потере Блэка, он почувствовал, как краска бросилась ему в лицо; затем, когда он оценил, какие ужасные последствия имела для девушки эта пропажа — ведь, воспользовавшись отсутствием Блэка и под предлогом того, что хотят вернуть ей ее собаку, Терезу заманили в ловушку, где она потеряла свою честь и, вероятнее всего, свое счастье, шевалье охватило подлинное раскаяние и, дожимая и целуя руки молодой девушки, он опустился на колени. — Тереза! Тереза! — говорил он. — Добрый Бог милостив; он порой дарует нам испытания, дитя мое, но, поверь мне, неслучайно его добрая воля послала меня на твоем пути и я клянусь, что с сегодняшнего дня посвящу всю мою жизнь твоему счастью. — Увы! — ответила Тереза, ничего не понимая в этом порыве шевалье. — Мое счастье! Вы забываете, сударь, что для меня больше нет счастья… Моим счастьем была бы жизнь с Анри, а я навечно разлучена с ним. — Хорошо, хорошо! — сказал шевалье с тем доверчивым выражением веселого человека, убежденного, что удача, благодаря которой он столь неожиданно нашел дочь Матильды, не может отвернуться от него на полдороге. — Хорошо! Мы уладим все это. Черт возьми! На свете есть не только господин Анри, есть также его брат, господин Гратьен. — Это не будет счастье, — сказала Тереза. — Это будет искупление; только и всего. — Ну и что же, — заметил шевалье, — но мне кажется, что это было бы уже кое-что. Тереза покачала головой. — Неужели вы думаете, что молодой человек, такой знатный и такой богатый, как он, когда-нибудь согласится жениться на такой бедной мастерице, как я? Я послужила ему лишь игрушкой, только и всего. Верите ли вы, что он когда-нибудь осмелился бы нанести дочери графа или маркиза, у которой есть отец или братья, способные за нее отомстить, такое оскорбление, которое он нанес, ни на минуту не задумавшись, бедной сироте? Шевалье почувствовал, как стрела пронзила ему сердце; его глаза вспыхнули; впервые желание мести проснулось в нем. |