Книга Шевалье де Сент-Эрмин. Том 1, страница 37 – Александр Дюма

— Вашего слова мне достаточно, гражданин первый консул, — сказал Кадудаль с поклоном. — Сегодня вечером я уезжаю.

— Могу я узнать, куда?

— В Лондон, генерал.

— Тем лучше.

— Тем лучше?

— Да, потому что вы вблизи увидите людей, за которых сражались…

— И?..

— И вы сможете сравнить их с теми, против кого вы сражались. Но предупреждаю вас, полковник, покинув Францию…

Бонапарт замолчал.

— Я жду продолжения! — напомнил Кадудаль.

— Не возвращайтесь, не предупредив меня, в противном случае к вам будут относиться как к врагу.

— Это будет честь для меня, генерал, потому что этим вы подтвердите, что меня стоит бояться.

Жорж поклонился первому консулу и вышел. На следующий день в газетах можно было прочесть:

«После аудиенции, которую Жорж Кадудаль получил у первого консула, он попросил разрешения беспрепятственно выехать в Англию.

Такое разрешение было ему дано при условии, что он вернется во Францию лишь с разрешения правительства.

Жорж Кадудаль пообещал освободить от данного ему слова всех офицеров-мятежников, которые считали себя на его службе и которых он освобождает от нее фактом своей капитуляции [39] ».

В самом деле, вечером того же дня, когда состоялась аудиенция у первого консула, Жорж написал письма бывшим соратникам во все концы страны:

«Я считаю, что продолжение войны принесет Франции новые несчастья и разруху. Поэтому я освобождаю вас от данной мне клятвы, которой я вновь потребую лишь в том случае, если французское правительство нарушит обязательства, данные мне и касающиеся как меня, так и вас.

Если под видом мирного договора скрывалось предательство, я вновь буду должен положиться на вашу верность, и я уверен, что смогу это сделать.

Жорж Кадудаль».

Имя каждого офицера шуанов было написано рукой Кадудаля, так же как и само письмо.

В то время как в салоне Людовика XIV проходила эта знаменательная встреча, Жозефина, уверенная в том, что Бурьен один, накинула пеньюар, вытерла покрасневшие глаза, припудрилась, сунула изящные креольские ножки в расшитые золотом турецкие шлепанцы из небесно-голубого бархата и быстро поднялась по небольшой лестнице, которая вела из ее спальни в молельню Марии Медичи.

Подойдя к двери кабинета, она остановилась, прижав руки к груди и сдерживая биение сердца. Осмотревшись вокруг и убедившись, что Бурьен в самом деле один, пишет, сидя спиной к двери, она неслышно подошла и дотронулась до его плеча. Бурьен обернулся, улыбаясь, по легкости прикосновения узнав ту, что стояла у него за спиной.

— Скажите же мне, сильно ли он рассердился? — спросила Жозефина.

— Должен признаться, — отвечал Бурьен, — что едва не разразилась настоящая гроза. Гром гремел, молнии сверкали, только дождя не было.

— Ну так он будет платить? — осведомилась она о том, что интересовало ее больше всего.

— Да.

— И вы получили шестьсот тысяч франков?

— Получил, — сказал Бурьен.

Жозефина захлопала в ладоши, словно ребенок, избавленный от наказания.

— Но, — добавил Бурьен, — ради всего святого, не делайте больше долгов или, уж если делаете, пусть это будет в разумных границах.

— Что вы имеете в виду, Бурьен? — спросила Жозефина.

— Только то, что лучше было бы вовсе не делать долгов.

— Но вы же знаете, что это совершенно невозможно, — убежденно отвечала Жозефина.

— Делайте долгов на пятьдесят, на сто тысяч франков.

— Но, Бурьен, ведь у вас теперь есть шестьсот тысяч, и когда теперешние долги будут оплачены…

— Что же тогда?

— О, тогда поставщики вновь откроют мне кредит!

— А как же он?

— Кто?

— Первый консул! Он поклялся, что оплачивает ваши долги в последний раз.

— Бурьен, в прошлом году он говорил то же самое, — заметила Жозефина с прелестной улыбкой.

Бурьен ошеломленно уставился на нее.

— Сударыня, — сказал он, — вы меня пугаете. Еще два или три года мирной жизни, и те несколько жалких миллионов, которые мы привезли из Италии, исчезнут. Сейчас же я бы хотел дать вам один совет. Если возможно, не встречайтесь с консулом, пока его плохое настроение хоть немного не улучшится.

— Ах, Боже мой! — воскликнула Жозефина. — Нужно, чтобы оно улучшилось как можно скорее! Сегодня утром ко мне приглашена моя соотечественница из колоний, подруга нашей семьи графиня де Сурди с дочерью. Ни за что на свете я бы не хотела, чтобы у него случился припадок ярости в присутствии этих дам. Я уже встречалась с ними в свете, но в Тюильри они приглашены впервые.

— Что я получу, если сумею удержать его здесь, если он позавтракает в кабинете и спустится к вам не раньше обеда?

— Все, что хотите, Бурьен!

— Тогда возьмите перо, бумагу и напишите вашим прелестным почерком…

— Что именно?

— Итак, пишите!

Жозефина ожидала с пером в руке.

— Я поручаю Бурьену оплатить все мои счета за 1800 год, внеся половину или три четверти задатка, когда он сочтет нужным.

— Готово.

— Поставьте число.

— Девятнадцатое февраля 1801 года.

— Подпишите.

— Жозефина Бонапарт… Теперь все в порядке?

— В совершенном. А теперь спускайтесь к себе, одевайтесь и принимайте подругу. Первый консул вас не побеспокоит.

— Бурьен, вы очаровательны.

И она подала ему кончик пальца для поцелуя.

Бурьен почтительно поцеловал ноготок, похожий на коготь, и позвонил дежурному офицеру, который тут же появился на пороге кабинета.

— Ландуар, — обратился к нему Бурьен, — скажите дворецкому, что первый консул будет завтракать в своем кабинете. Пусть принесут столик с двумя приборами. Я скажу, когда подавать.

— Бурьен, скажите мне, кто завтракает с первым консулом? — спросила Жозефина.

— Не все ли вам равно, лишь бы этот человек был способен поднять ему настроение?

— Но кто же это?

— Сударыня, вы предпочитаете, чтобы первый консул позавтракал в вашем обществе?

— Нет, нет, Бурьен! — вскричала Жозефина. — Пусть завтракает с кем хочет и спускается ко мне не раньше обеда!