Онлайн книга «Капитан Ришар»
|
— О! Даже жандарм вроде вас имеет сердце! — воскликнула девушка. — Да, конечно, у меня есть сердце, фрейлейн Лизхен, но в то же время у меня есть жена, которую надо кормить, и дочь-невеста: не выдают же девушку замуж без приданого, вы это знаете, господин Вальдек, вы ведь во всем себе отказываете, чтобы собрать приданое для фрейлейн Лизхен; так вот, эти две тысячи талеров будут приданым для моей дочери! — Вы забываете, господин Шлик, что часть этой суммы отойдет вашим товарищам. — Ни в коем случае; в предписании великого герцога говорится: «Тому, кто арестует…» А между тем мои товарищи легли спать и я поостерегусь будить их! А так как я один задержу заговорщика, вся премия достанется мне одному. — Отец мой, — прошептала Лизхен на ухо пастора, — я никогда не выйду замуж! Пастор посмотрел на свою дочь с глубокой нежностью. — И ты еще говоришь, что не любишь его! — прошептал он. Затем он обернулся к жандарму: — Послушайте, Шлик. — Слушаю, господин пастор, но разрешите мне, пока я вас слушаю, не спускать глаз с этой двери. (И он обернулся к двери комнаты Маргариты.) — Вот так, теперь я вас внимательно слушаю. — Вы сожалеете о том, что должны сделать, не так ли? — спросил его пастор. — Я в отчаянии, — ответил капрал. — И не с легкой душой обрекаете вы на смерть этого человека, вашего бывшего соратника, брата по оружию? — Я никогда не утешусь, господин пастор, никогда! — Так что, если вы заработаете эти две тысячи талеров, но не станете арестовывать этого несчастного изгнанника… — За жалость не платят, господин пастор. — Иногда, господин Шлик. — Кто же? — Те, для кого жалость не только добродетель, но и долг. — Отец мой! — радостно воскликнула девушка. — Если, например, я дал бы вам две тысячи талеров? — Вы? — Да, я, чтобы спасти жизнь этого человека. — Остается продвижение по службе, господин Вальдек. — Но это продвижение не обязательно состоится! — Хорошо, господин Вальдек, слово чести, тогда, поскольку я тоже со своей стороны хочу чем-нибудь пожертвовать, я жертвую продвижением по службе. — И дадите скрыться человеку, которого вы преследуете? — Иначе говоря, — подхватил, улыбаясь, жандарм, — если бы вы мне дали две тысячи талеров, господин Вальдек, это было бы так прекрасно с вашей стороны и я был бы так глубоко восхищен этим поступком, что вам осталось бы лишь указать мне, в какую сторону повернуть голову и сказать, на сколько времени надо закрыть глаза! — Дитя мое! — сказал пастор Лизхен. — Возьми этот ключ… Ты знаешь, где лежат деньги. — Отец! О отец! — воскликнула девушка, целуя руку пастору. — Одну минуту, господин Вальдек! — сказал Шлик. — Что такое? Вы берете назад свое слово? — спросил пастор. — Боже мой! Боже мой! — прошептала Лизхен. — Нет, — сказал Шлик, — слово есть слово, и договор остается в силе, только я хочу, чтобы вы знали, что я не краду у вас две тысячи талеров. Вот постановление, о котором идет речь. Шлик положил на стол рядом с собой карабин, с которым он не расставался ни на одно мгновение, вытащил из кармана бумагу с правительственной печатью и сам прочел ее: «Будет выдана сумма в две тысячи талеров любому, кто, состоя в рядах армии, передаст в руки властей капитана Ришара…» — О! — воскликнула в отчаянии Лизхен. — Все пропало! — Капитан Ришар? — повторил пастор, побледнев так, что можно было подумать, будто он при смерти. — Капитан Ришар? Там действительно стоит это имя? — Ну да, черт побери! — сказал Шлик. — Прочитайте сами… — Капитан Ришар! — произнес пастор, бросаясь к карабину, положенному капралом на стол, и, схватив его так стремительно, что жандарм не успел этому воспрепятствовать. — Тогда не вы, а я, я сам… И он кинулся вверх по лестнице, но на первой же ступеньке натолкнулся на Лизхен, упавшую на колени; обняв его, она закричала: — Отец, именем сестры Маргариты, которая простила, умирая! — О, — прошептал Шлик, — что же такое происходит? На какое-то мгновение все замерли на месте; затем пастор медленно выпустил карабин из левой руки, а правой протянул Лизхен ключ от шкафа. — На, возьми, дочь моя, — сказал он, — делай так, как тебе подсказывает твое сердце, и пусть на то будет Божья воля! — О! — воскликнула Лизхен. — Отец мой, вам вся моя любовь, вам вся моя жизнь! Тогда пастор, почти потеряв сознание, бессильно упал в кресло на глазах удивленного жандарма. В это время дверь комнаты Маргариты на мгновение открылась, а затем медленно закрылась. — Господин Шлик, — сказал через минуту пастор, вытирая со лба пот, свидетельствующий о той борьбе, которую он выдержал с самим собой, — господин Шлик, вы получите деньги, за вычетом трех талеров, так как сегодня утром я отдал их как милостыню, и они принесли мне счастье, поскольку сегодня вечером я смог спасти жизнь одному из себе подобных. — Три талера? — сказал Шлик. — Э! Право, господин Вальдек, я не стану придираться к такой мелочи, совершая доброе дело. Однако, как объясню я жене отсутствие этих трех талеров? Если бы я был французом, то сказал бы, что проел их, но я немец и скажу ей, что пропил их! Капрал завершал свою речь, указывающую на глубокое знание темперамента обоих народов, к которым он поочередно принадлежал, когда вернулась Лизхен с мешком в руке. — Вот деньги, — сказала она, запыхавшись, поскольку бежала за ними туда и обратно. — Спасибо, моя прекрасная фрейлейн, — сказал капрал, беря мешок с деньгами из рук Лизхен, — если бы вы были менее красивы, меня мучили бы угрызения совести; но с вашей внешностью, спасибо Господу Богу, нет необходимости иметь приданое! — Господин Шлик, — серьезно сказал пастор, — на этот раз вы мне дали честное слово! — О господин Вальдек, будьте спокойны! Только попросите кузена Нейманна поскорее вернуться в Абенсберг, даже если вам придется поехать туда к нему вместе с вашей прелестной дочкой и отпраздновать помолвку там! В то же самое время, когда за капралом закрылась дверь во двор, дверь из комнаты открылась и капитан спустился по лестнице, но ни Лизхен, ни старик не заметили его. Тем более что, как только исчез Шлик, Лизхен бросилась в объятия пастора. — О дорогой мой отец, — проговорила она, — как вы добры, какое у вас великое сердце! Старик прижал на минуту дочь к своему сердцу с печальной улыбкой; затем, отстранив ее от себя, сказал: |