
Онлайн книга «Небеса ликуют»
![]() — Если вы не возражаете, я бы проглядел это все внимательнее… — Да, — спохватился я. — Буду вам весьма признателен. Только скажите, какой именно период интересовал мессера Порчелли? Сьер римский доктор вновь придвинул к себе Черную Книгу, зашелестел страницами. — Кажется… Да, семь лет, с 1646-го по 1653-й. Критический год — 1648-й. Странно, ведь сейчас только 1651-й!.. Я встал, стараясь не шуметь, и осторожно отошел в сторону, словно охотник, не желающий спугнуть дичь. Ягуар умеет охотиться — и на индюка-гокко, и на жакатунги, пугливого фазана с разноцветным хвостом. …Маленький лучик света в темной комнате. Еле заметный след в траве… * * * — Шевалье! У меня появилось непреоборимое желание поиздеваться над гитарой… — О-о-о-о! — Только отойдем с сторонку, и тихо, тихо… Костер исчез, скрытый травянистым холмом. И сразу же подступил туман — густой, зябкий. Ничего, как раз под настроение!.. Я поудобнее пристроил гитару на коленях, провел рукой по перламутру… А я ведь даже не сказал спасибо синьорине Франческе! Из темноты неслышно вынырнула грозная панна Ружинска, присела рядом, отвернулась. Ясновельможная пришла слушать, а не смотреть на хлопа! Ну и ладно! Пальцы коснулись струн… Хота! Наваррская хота. Безумная, горячая, как ночи в карнавальном Асунсьоне. Под огромными недвижными звездами, под сенью Южного Креста. Где-то рядом — сухой треск кастаньет, хриплый голос пейдаро… Хота! Я исчез. Кто-то другой терзал струны, кто-то другой отбивал ритм костяшками пальцев… …Маленький лучик света в темной комнате. Еле заметный след в траве… Нострадамусу не нужно вычислять Грядущее по звездам. Он его видит. Как, почему — ведает лишь Бог. Брат Алессо Порчелли видел сожженную Германию и Японию под властной рукой Токугавы. Видел — но ничего не мог изменить. Ни он, ни кардинал Инголи, ни Святейшая Курия… …Пальцы пляшут по струнам, пляшут босые девчонки в пестрых юбках, парни в тяжелых черных башмаках отбивают такт по булыжнику узких улиц… Хота! Критический год — 1648 A.D.! Год capitano Хмельницкого и его удалых черкасов, пустивших по ветру все, что строили мы в Республике целый век. Коллегии, типографии, театр, сотни молодых русинов в европейских университетах, Уния, наконец-то преодолевшая вековой разлад. В горький дым, в черную гарь! Брат Алессо увидел — заранее, за много лет! Хота сменяется гренадиной, танцы только начались, гудит праздничный Асунсьон. Его Преосвященство Карденас заперся в епископских палатах, боясь показаться на улице в эту пьянящую ночь. Он всего боится, подлый францисканец, а всего более — веселья, музыки и, конечно, того, что мы строим в Гуаире. Прячься, крыса! Пальцы на струнах, Южный Крест над головой… …Он увидел, но на этот раз не спешил докладывать мессеру Инголи. Он был умен, сын башмачника, и поэтому попытался понять. Любой итог — следствие тысяч и тысяч причин. Армия разбита, потому что в кузнице не было гвоздя. Но поди найди этот гвоздь перед битвой! Брат Алессо обратился к звездам. Почему бы и нет? Во всяком случае, он решил попытаться. Ретроспективный анализ! Нострадамус из Флоренции попытался увидеть корни будущего — будущего, которое еще не наступило! Но ведь ничего не вышло? Capitano Хмельницкий разбил гетьмана Потоцкого. А потом поднялась в поле трава… Гренадина сменяется малагеньей, малагенья — севильяной. Его Высокопреосвященство Франческа Инголи запретил мне брать гитару. А мог бы запретить умываться — или чистить зубы. Спляшем, мессер кардинал? Итак, в Киеве знали, чего ждать от года Anno Domini 1648-го. Ждали — и пытались что-то изменить? Может, отсюда спокойствие брата Сфорца? Не это ли Тайна? А как же клещи и тараканы брата Паоло Брахмана? Нет, нет, это только лучик, комната темна, в черных углах что-то шевелится… Карнавал, карнавал, карнавал… * * * — Вы не устали, мой друг? — Нет, что вы, шевалье! Неправда. Устал — словно и в самом деле всю ночь плясал на асунсьонских улицах. Руки налились свинцом, ломит спину… А ведь не прошло и часа! Часа? Почему здесь сьер еретик? Ведь он должен читать Черную Книгу, я дал ему Ключик!.. — Прекрасно играете, сьер де Гуаира! От похвалы несет ледяным ветром. Словно душа кардинала Инголи на миг переселилась в этого мальчишку. — Поговорим? Карнавал кончился. * * * Сьер римский доктор подбросил сушняка в костер, пододвинул рукопись. Негромко хрустнула пересохшая кожа. — А вы никогда не хотели стать музыкантом, сьер де Гуаира? Или актером? — Что? — не понял я. — А, это вы в том смысле, зачем я пошел в попы? По тонким губам змеей скользнула улыбка. — Вроде того. Знаете, надо же когда-нибудь приносить пользу людям! — А разве ваш Кальвин не запретил театр вместе с музыкальными инструментами? Бац-хряс! Ты мне в ухо, я те в глаз! Поговорили! Он, кажется, остался доволен. Во всяком случае, соизволил перейти к делу. — Итак, получается вот что… — Обложка затрещала, с трудом поддалась. — Мессер Порчелли анализировал некий период времени, который он называл «кадар»… — Кадар? — удивился я. — Это астрологический термин? — Нет. — Мальчишка вновь усмехнулся, на этот раз весьма снисходительно. — Это не астрологический термин. Мессера Порчелли интересовало целое столетие, но в нем он выделил семь лет. Это годы интенсивного влияния Сатурна, а также сближения Сатурна с Юпитером. Кажется, он был уверен, что данный период, «кадар», имеет решающее значение для Республики и сопредельных территорий… — Критический год, — кивнул я. — Сорок восьмой! — Не перебивайте! — Сьер еретик поморщился. — Да, семь «сатурнических» лет, и один год — особый. Его «критичность» мессер Порчелли видит в том, что год этот — високосный. Кроме того, начиная с января наблюдается вхождение Марса в градус Овна. Но транзит Марса не обязательно имеет негативные последствия. Он лишь провоцирует импульсивность, в некоторых случаях — безрассудство и раздражительность. Правда, мессер Порчелли добавляет Темную поправку, которая якобы усиливает негативную реакцию людей, но это, извините, весьма сомнительно. Даже если неизвестная нам планета существует, совсем не обязательно, что в директной фазе она столь пагубна. Знаете, сьер де Гуаира, по-моему, покойный мало разбирался в астрологии!.. |