Онлайн книга «Небеса ликуют»
* * * Пороховой дым сменился гарью от пригоревшей каши. Веселье стихло, но возле чадящих костров по-прежнему шумели, поднимали кубки и чарки, хвалились победами. Вавилон оставался Вавилоном. Это было. И не раз, и не два… …И сделал Валтасар-царь пиршество для тысячи вельмож, и перед глазами тысяч и тысяч пили они вино. И славили богов золотых и серебряных, медных, железных, деревянных и каменных. В тот самый час вышли персты руки человеческой и писали против лампады на извести стены чертога царского… Мене, такел, упарсин… Исчислено, взвешено, поделено… Найдется ли тут хотя бы один Даниил? Я шел мимо костров, мимо шумных усачей, мимо тихих хлопцев в белых свитках, и мне стало казаться, что я попал в преддверие Дита. Они еще не знают, они еще верят, что царь Валтасар, турецкий данник Богдашка, завтра подарит им победу. Валтасар пирует, пируют вельможи его, и тысяченачальники, и колесничие, и сотники… Громкий смех. У ближайшего костра зашумели, кто-то вскочил, тряхнул чубом: Ох, и славно нынче стало у нас в Украине! Нема ляха, нема жида, не будет унии! Подхватили, заорали в десяток глоток. И словно в ответ из темноты донеслось негромкое: Взбунтовалась Украина, и попы, и дьяки. Погинули в Украине жиды и поляки, Погинули кавалеры хорошего рода, Даже шляхта загонова, даже хлеборобы. Крикуны стихли, а голос креп, наливался горечью. Обещали нам свободу, а настало горе: Посмотрите, как повсюду вера веру борет. Эй, Богдане, наш гетьмане, как нам жить на свете? И поляки, и русины — Адамовы дети! Голос оборвался, словно певцу не хватило сил. Тишина, неуверенное молчание, а затем веселье вновь вступило в свои права. Вавилон пировал. * * * Возле недостроенного редута меня впервые за весь день остановили часовые. Рослые хлопцы в черных каптанах отвели меня к маленькому костерку и поинтересовались, кто я такой и чего мне надо в «хозяйстве» пана полковника Бартасенко. Пришлось назваться. Помогло — но не сразу. Несколько минут пришлось проскучать под дулами мушкетов. Я вновь восхитился. Ай да шевалье! — Его мосць Августин Бартасенко просит пана Гуаиру в свое хозяйство пожаловать! Вот это да! Его мосць восседал возле полупустого казана, от которого отчаянно несло горелым салом. Рядом с ним пристроился кто-то подозрительно знакомый, но почему-то в черном черкасском каптане, при мушкете и сабле. Каптан лениво тыкал ложкой в казан, кривил тонкие губы… — Вечер добрый панам зацным! То пан Гарсиласио теперь в реестровцах состоит? Ответом меня не удостоили. Подозреваю, не только потому, что я заговорил по-русински. Зато славный шевалье даже подскочил. Откуда-то появилась ложка, затем миска, за нею — чарка. Я с трудом сумел отбиться — этим вечером кусок не лез в горло. — Но, мой друг!.. — Дю Бартас явно расстроился. — Конечно, это каша не то, что едят жантильомы, но обещаю вам, что завтра я лично прослежу… Завтра? Я огляделся. Тьма накрыла усыпанное трупами поле, спрятала королевские бастионы у леса. Завтра? — Дорогой шевалье! Мой аппетит вырос бы десятикратно, если бы вы помогли найти нашего попа. Я честно осматривал лагерь, но ни кола, ни веревки с болтающимся на ней братом Азинием увидеть не удалось. — Попа? Parbleu! Так нет ничего проще! Оказывается, дю Бартас озаботился и этим. Впрочем, обнаружить бывшего регента оказалось несложно. Под вечер на редут наведался некий румяный отрок, сообщивший, что «пан Озимов» находится поблизости и спрашивает, не прислать ли пану полковнику горшок с пшенной кашей. Отрок? Ну, тогда понятно! — Тащите попа сюда! — распорядился я. — И побыстрее! Дождь слегка стих, зато налетел ветер. Он был с запада, со стороны сгинувшего во тьме королевского табора. Мне показалось, что я слышу знакомый напев. Да, «Те Deum laudatum» — «Тебя, Боже, хвалим». Они тоже не спят. Мне не повезло. Самое время скользнуть в темноту, неслышно, словно настоящий ягуар, обойти посты и… Нунций Торрес, посланник Святого Престола в Короне Польской, ждет меня. Он единственный знает о том, зачем я здесь. Но меня все нет, и Его Преосвященство наверняка решил, что я уже присоединился к братьям Поджио и Александру. Я жив, но мне не повезло. Вавилон не отпускал беднягу Илочечонка. * * * — Pax vobiscum, дети мои! Да благословит Господь яства и питие, равно как пошлет нам удачу на поле бранном… Слава Богу! Я вернулся к костру, возле которого — наконец-то! — собралась моя маленькая армия. Поп, еретик и мятежник. Хороша компания! Сразу? Или лучше объяснить? Нет, сразу! — Синьоры! Этой ночью, прямо сейчас, вы должны покинуть казацкий табор. Королевский лагерь рядом, вас примут. Мертвое молчание было мне ответом. Шевалье и брат Азиний смотрели с изумлением. Во взгляде сьера Гарсиласио светилась ненависть. — Вы меня поняли? Уходите немедленно! Сейчас же! Тишина. Переглядываются. Думают. Не понимают. — Дорогой друг, а вы? — Отчего же, монсеньор? — И не надейтесь! Прорвало! Я подождал, пока они выговорятся. Время еще было — до рассвета. Наконец все трое умолкли. Итак, придется объясняться. — Завтра будет бой. Почти наверняка ребелианты потерпят поражение. Более того, уйти им не дадут. Король не сможет сдержать шляхту, а когда начнется резня, никто не будет просить вас показать нательный крестик. Не хотел бы напоминать вам, синьоры, но еще в Риме вы обещали мне во всем повиноваться!.. …Десять дней назад нунций Торрес опоясал Яна-Казимира мечом, присланным из Рима. Говорят, его тоже освятили на Гробе Господнем. Меч — приказ, простой и понятный. Не щадить, не миловать! Гроб Господень, ты все терпишь! — Но, мой друг! Черкасы почтили меня доверием, и было бы не по-рыцарски сие доверие обмануть. Ma foi! Надо же всыпать проклятым татарам! Да и без вас, дорогой Гуаира, я никуда не пойду!.. |