Онлайн книга «Рубеж»
И так раз за разом. Чьи это происки, не стоило и гадать. «Гревская площадь… «– послышалось снова. И почти одновременно с этим морок прояснился. Но вместо Порубежья женщина и впрямь увидела городскую площадь, полную народа. Люди уже расходились, живо обсуждая что-то между собой. Рядом, на высоком дощатом помосте, разговаривал с палачом в красном капюшоне какой-то человек; за руку человек держал примерно двенадцатилетнего ребенка, очень похожего на молодчика с портрета. Разговор явно ладился, палач протянул руку, взяв бархатный кошелек, – и человек повернулся в сторону пыточного колеса. Сале затрясло. Там, у колеса, валялось безглавое тело, и отрубленная голова, откатившись чуть в сторону, лениво моргала глазами. Тело было мощным, кряжистым. Даже если бы не толстые губы живой головы, кривящиеся в знакомой улыбке, подходящей более почтенному отцу семейства… Казненный был похож на зацного и моцного пана Мацапуру-Коложанского, как бывают похожи родные братья. Не близнецы, нет, и про них нельзя сказать «Одно лицо!» – но сходство тем не менее было несомненным. – Пойдешь ко мне на цепь? – хрипло спросил человек, заплативший палачу. Веки того, что лежал у колеса, снова дрогнули. Опустились. Больше Сале ничего не видела. За окном усердно распекал сердюков пан Юдка, бодрый, как никогда. Консул поспевал везде: только что его гортанный голос звучал у конюшни – и вот уже град страшных ругательств обрушивается на голову лентяя-кухаря, по сей час не уложившего харч в седельные торбы. Казалось, Юдка никогда не бывал ранен и всю жизнь провел в неге и довольстве, копя силы про запас. Сале пожала плечами, отогнала прочь видение публичной казни и вышла из библиотеки в коридор. Молодчик с портрета тоскливо глядел ей вслед. Словно рассчитывал на помощь, а его подло обманули. «Гревская… – еле слышно кинулось в спину. – Гревская пло…» Сале не обернулась. Вещи она собрала еще до обеда. Собственно, и вещей-то было… Разве что прихватить заодно и скучную книжку, что худо-бедно помогла ей убить-таки часа два времени? Будет дома потешать желающих (особенно – мастера) байками о сожженных ни за грош шляхтичах и посмертно разгуливающих полковниках. Животики надорвут… Не только в здешнем Сосуде любят «байки про опырякив»; правда, здесь их любят особенной, чистой и бескорыстной любовью. По всему видать. До намеченного времени выезда оставалось не меньше двух часов; зимние сумерки бродили за окном, окрашивая мир в лиловую муть. Женщина вздохнула. Она ощущала в душе гулкую пустоту безразличия, и больше ничего. Правильно. Перед серьезным делом у нее так было всегда. Пока другие старались не забыть самую мельчайшую мелочь, планировали и рассчитывали наперед, насилуя воображение, пока другие жгли душу жадным огнем предвкушения… В то же время Сале Куколка превращалась в сонное привидение, слоняясь из угла в угол с застывшим лицом. Она умела ждать правильно, завернувшись в кокон снаружи и внутри. Мастер научил, будь он проклят. Из коморы, где жил герой Рио, доносился глухой лязг металла. Герой с самого утра возился со своим боевым железом, собираясь перед отъездом вновь переодеться в привычный доспех. Это тоже правильно. Это тоже успокаивает. Брать надо только свое – привычное, знакомое издавна. Чужому доверия нет, любой Проводник это знает назубок. Тем более что перед обедом один из сердюков, отобранных Юдкой в сопровождение, расщедрился и приволок заезжему пану пистоль, долго уговаривая взять с собой «верную зброю». Когда заезжий пан вежливо, но твердо отказался, услужливый сердюк долго шептался во дворе с товарищами, пока наконец не пришел к странному выводу: для такого моцного пана пистоль-маломерок, пусть и турецкий, – кровная обида. Была принесена рушница-кремневка и рог с порохом. В результате Рио молча выставил доброхота за дверь вместе с его рушницей. Совет во дворе продолжился, из арсенала на свет божий была извлечена гаковница совершенно непомерной величины, вкупе с прилагающейся к ней треногой. Сердюк откашлялся, гордо подкрутил ус и пошел делать пану приятное. Чуть позже, после грохота, треска и проклятий, он долго еще хромал по двору, делясь с товарищами недоумением относительно раздражительного пана и выбитого собственной спиной окна. – Ну нема у нас кулеврины! – воздевал сердюк руки к небу, охая и демонстрируя неплохое знание огнестрельного оружия. – И мортиры нема! Где ж я ему… Когда о случившемся доложили пану Юдке, консул долго хохотал, утирая слезы, и ничего не сказал. Сале еще немного постояла в коридоре. Вернулась в библиотеку, к назойливому портрету – но тот молчал. Обиделся. Без видимой причины вспомнилось, что вчера герой напился вдребодан. Вышло это случайно или сознательно – Сале понятия не имела. Хотя знать хотелось. Просто в воскресенье, ближе к вечеру, на низких санях-гринджолах, запряженных лохматой кобыленкой, приехал треклятый ведьмач. Рудый Панько вел себя как ни в чем не бывало, низко поклонился «ясной пани» и мигом затрюхал на кухню. Вскоре сердюки перетаскали туда из саней два мешка с солью и множество глиняных жбанов с медом. Панько юлой вертелся рядом и драл глотку, требуя, чтобы гречишный ставили отдельно, липовый отдельно, а какой-то «соняшник» – и вовсе отдельно, лично для пана Станислава. Минутой позже толстяк-кухарь выбрался наружу, начав с дедом долгий, невообразимо шумный торг. – Полтора карбованца? – орал он, ударяя оземь шапкой, после чего принимался топтать шапку сапогами. – Сдурел, дед?! Да за полтора карбованца я выкормленного кабана куплю! Кожух дубленый куплю, еще и папаху смушковую! Скидывай цену! – А соль, соль-то яка?! – не сдавался Панько, подначиваемый развеселившимися сердюками на купеческие подвиги. – Поглянь, блазень ты этакий! – разве ж то «крымка»?! Это ж «бахмутка», самочистейшая! – нет, ты поглянь, поглянь, языком сунь! Кожух он купит… папаху он купит… хрена он купит за полтора карбованца, да и хрена-то не купит!.. Кухарь в сотый раз совал языком, кривился, и торг начинался сызнова. Когда же наконец денежный вопрос был кое-как улажен, Панько засобирался обратно. Видимо, он был изрядно доволен итогом торговли, потому что на посошок сунул сердюкам бутыль с… Сале показалось – с водой. – Выпейте, хлопцы, – задумчиво буркнул ведьмач, дергая бороденку. – Выпейте на помин души… не глядите, что халява – добрый чвирк, двойной перегонки!.. – Чьей хоть души-то? – сразу несколько рук вцепились в бутыль с чвирком – не отнимешь. Рудый Панько только малахай поглубже нахлобучил да побрел к саням. Дескать: эх, хлопцы, был бы помин, а душа для него завсегда сыщется! |