Онлайн книга «Особые отношения»
— Ну да ладно, — досадливо выдохнула нянька, схватила меня за плечи и рывком посадила. Она придерживала меня, пока я наконец не облегчилась. У мочи был резкий химический запах, такой сильный, что няня брезгливо поморщилась. — Что вы такое пили? — произнесла она враждебно, без намека на улыбку. В этот момент за ее спиной раздался голос. — Вы всегда так разговариваете с патентами? Тони. Он выглядывал у няни из-за плеча, глядя, как я восседаю на утке. Вообще, я предстала перед ним во всей красе: бледная, взъерошенная, заторможенная, с тусклыми коматозными глазами. Тони скупо улыбнулся мне, быстро кивнул и тут же переключил все внимание на няню. А та, как это обычно и бывает с самодурами, вдруг оробела и смутилась, будто застигнутая на месте преступления. — Я ей ничего такого не сказала. — Сказали-сказали… — И он наклонился, вглядываясь в ее бирку с фамилией. — Я слышал, как грубы вы были с пациенткой. У ирландки вытянулось лицо. Она повернулась ко мне: — Извините, пожалуйста, У меня сегодня тяжелый дёнь, я вовсе не хотела вас обидеть… Тони не дал ей закончить: — Просто заберите судно и оставьте нас. Она вынула судно, после чего тихонько уложила меня, поправила простыню, бережно подоткнула одеяло. — Может, вам что-нибудь принести? — нервно спросила она. — Нет. Но я поговорю с вашим начальством, — ответил Тони. Явно испуганная угрозой, няня поспешила к выходу. — Ну как вам понравился спектакль, миссис Линкольн [20] ? — озорно улыбнулся Тони. Он нежно поцеловал меня в голову. — И как поживает наш мальчишка? — Совсем плохо. — А мне вчера вечером сказали совсем другое. — Ты был здесь вчера вечером? — Да, когда ты еще спала. Сестра сказала, что ты была… — Немного не в себе, да? Или, может, она употребила чисто английское выражение, преуменьшая, как здесь водится. Например, «ваша женушка совсем поглупела». — Тебе так кажется, Салли? — Ой, умоляю, только не начинай говорить со мной таким мерзким рассудительным голосом, Энтони. Я видела, как он сразу напрягся — но не из-за этого моего внезапного и ничем не оправданного взрыва, а поэтому, что я снова начала плакать.. — Может, ты хочешь, чтобы я пришел попозже? — тихо спросил он. Я замотала головой, глубоко вздохнула и сумела справиться со слезами. Потом я спросила: — Ты правда вчера приходил? — Правда. Я приехал почти в одиннадцать, сразу из аэропорта И стал проситься к тебе. Но мне сказали… — Значит, в одиннадцать ты был здесь? — Об этом я тебе и говорю. Вообще-то, сказал уже два раза. — А почему ты не приходил раньше? — Потому я был в чертовой Гааге, как ты знаешь. Давай лучше поговорим о более серьезных вещах… о Джеке. — Кто такой Джек? Он посмотрел на меня, как на ненормальную: — Наш сын. — Я как-то не заметила, что у него уже есть имя. — Мы же с тобой говорили об этом четыре месяца назад. — Ни о чем мы не говорили. — В выходные, в Брайтоне, когда гуляли… Тут я вдруг вспомнила этот разговор. Мы поехали в Брайтон, решив, что на выходные «пошлем все к чертовой бабушке» (выражение Тони). Отдохнули мы на славу: там все время беспрерывно лил дождь, а Тони отравился, съев сомнительного вида устрицы в дорогущем морском коктейле. Я, помнится, все размышляла о том, как все перемешано на этом морском курорте, одновременно шикарном и жалком, и что, возможно, именно за это его так любят англичане. Но прежде чем Тони начало выворачивать наизнанку в нашем дармовом номере в «Гранд-отеле», мы отправились немножко прогуляться под дождем по набережной. Тогда Тони и заметил вскользь, что, если родится мальчик, можно было бы назвать его Джеком. А я ответила (и теперь это вспомнила): «А что, Джек звучит совсем неплохо.» Но можно ли было сделать из этого вывод, что я одобряю идею назвать ребенка Джеком? На мой взгляд, вовсе нет. — Я только сказала что… — Что имя Джек тебе нравится. И я это воспринял это как одобрение. Прости. — Неважно. Это же пока только разговоры и ни к чему нас не обязывает. Тони беспокойно заерзал на краю кровати: — Хм, дело в том, что… — Что? — Я утром зашел в муниципалитет Челси и зарегистрировал его. Джек Эдвард Хоббс… Эдвард — в честь моего отца, разумеется. Я смотрела на него в полном смятении. — Ты не имел права. Какого же черта, ты не мог… — Говори тише, пожалуйста. — Не указывай мне, как говорить… — Может, вернемся к разговору о Джеке? — Он не Джек! Ты понял? Я отказываюсь называть его Джеком! — Салли, все равно, пока ты не подпишешь документы, они не имеют юридической силы. Так что постарайся, пожалуйста.. — Что? Не быть дурой? Подражать проклятым хладнокровным англичанам, когда мой сын лежит там, наверху, и умирает. — Он не умирает. — Он умирает — а меня это не волнует. Можешь ты это понять? Меня это не волнует. Выкрикнув это, я повалилась на подушки, натянула одеяло на голову, и у меня начался очередной бурный приступ рыданий, который сопровождался ощущением жуткой пустоты. В считаные секунды подоспела сестра Я слышала взволнованное перешептывание, до меня доносились обрывки фраз: «такое нам приходилось видеть и раньше», «часто случается после осложненных родов», «бедняжка натерпелась, ей столько пришлось пере жить» и (самое ужасное) «через несколько дней с ней все будет в полном порядке». С одеялом на голове я приняла ставшую уже привычной позу — калачиком и продолжала кусать подушку, пытаясь остановить судорожные рыдания. Как и накануне, я не сопротивлялась, когда кто-то твердой рукой отвернул с лица одеяло, закатал рукав и сделал укол. Только в этот раз я не провалилась в небытие. Мне показалось, что на меня снизошел неземной покой. Я как будто бы парила под потолком палаты, рассматривая входящих и выходящих медиков, пациентов и посетителей. Я взирала на них с блаженным безразличием туристки, которая случайно забрела в экзотический квартал, куда ей совсем не надо, и так насосалась дешевого шампанского, что уже не понимает, сколько сейчас времени, а просто блаженно витает в облаках. Не сон, не бодрствование — всего лишь… существование. |