Книга Новогодний рейс, страница 40 – Алиса Лунина

Собственно, Броня ехала даже не в Лондон, а в какое-то «далеко», где она сможет воспрянуть чудесным образом и обрести себя новую. Она хотела встречи с собой — новой.

На площадях, улочках, в кафе и в витринах магазинов она искала другую Броню — уверенную, сильную, красивую, талантливую, которая сможет с легкостью преодолеть любую жизненную проблему, даже такую, как несчастная любовь. Да что там — у той, ДРУГОЙ Брони несчастной любви и быть не может, все ее истории — счастливые. А Лондон что… Город был прекрасен, сложившийся в ее представлении его мифологичный образ совпал с тем, что Броня увидела в реальности.

Приятель Лаврова устроил ей крошечную комнатку в студенческом городке, с хозяином которой она договорилась, что поживет здесь две недели.

Она бродила по серым улицам под дождем. Смотрела, как ветер кружит листву в парках. Подолгу гуляла у воды. Просиживала в уличных кафе.

Но найти себя новую у нее не получалось. Она была словно слепая, глухая, бесчувственная. Вот Лондон — прекрасный, ужасный, безумный великий город, — но он сам по себе, а Броня сама по себе. Это как с тем платьем, которое она примеряла и с которым они не составили общей истории. Тем не менее отчасти ей стало легче — как будто всю дурь у нее выдуло из головы. В конце путешествия она почувствовала облегчение. Любовные переживания остались с ней, но это была светлая грусть, без надрыва. Уже в самолете, возвращаясь в Петербург, она поклялась, что не будет искать встречи с Павлом.

Приехав домой, она сразу пошла к Лаврову. Они обнялись. Броня вручила ему диск «Битлз».

— Раритет! Из того самого подвала!

— Спасибо, сестренка!

Лавров пытливо оглядел ее:

— Надо отметить, ты похорошела! Рассказывай! «Где ты была сегодня, киска?»

Броня усмехнулась и подхватила:

— «У королевы у английской!»

— «Что ты видала при дворе?»

— «Видала мышку на ковре!» — Она потупилась и совершенно серьезно сказала: — Боюсь, Никита, что в моем случае это действительно была лишь «мышка на ковре».

— Почему?

— Каждый, наверное, увидит лишь то, что сумеет.

— Не понял… Тебе не понравился Лондон?

— Нет, Лондон мне как раз понравился. Я себе в нем — не очень.

— Значит, не помогло?

Она виновато вздохнула.

В первый же вечер они с Павлом столкнулись в дверях, и болезнь обрушилась на нее с новой силой. Впрочем, Броня нашла силы улыбнуться и пройти мимо.

Однако вскоре Павел постучал в дверь ее комнаты:

— Привет! Тебя долго не было…

Он казался смущенным.

— Да, я уезжала. Входи.

Он сел на диван, погладил кошку:

— Я хотел извиниться перед тобой за то утро. Мне не следовало быть таким прямолинейным.

Броня молчала.

— Ты должна понять, твое признание стало для меня неожиданностью!

— Извини… Как жизнь?

— Нормально.

Он избегал смотреть на нее.

— Зачем ты пришел, Павел?

В его красивых голубых глазах отразилось неподдельное удивление.

— Чтобы извиниться! Я хотел бы, чтобы мы остались друзьями.

Броня улыбнулась — конечно!

Он встал:

— Ну, я пойду?

«Неужели он сейчас уйдет?» — подумала она с отчаянием.

Хлопнула дверь. Броня повалилась на диван как подкошенная и разрыдалась.

* * *

Месяц она держалась, стараясь не давать воли чувствам, и честно пыталась забыть Павла, тем более что он вдруг куда-то пропал и его комната пустовала. А в начале декабря, когда ей показалось, что ее болезнь вошла в стадию ремиссии и она начала понемногу приходить в себя, чувства вспыхнули с новой силой. Достаточно оказалось увидеть его… Как-то вечером они столкнулись во дворе — шел снег, было ветрено.

— Привет, — сказал Павел, улыбаясь.

Одной его улыбки хватило, чтобы Броня моментально влюбилась в него вновь.

— Ты вернулся? — с надеждой спросила она.

— Да… Поссорился с Леной. Пока поживу здесь.

Они поссорились, а может, и расстались! — зазвучало музыкой в ее душе, и стоит ли за это осуждать бедную девушку?

Но счастье было недолгим. В этот же вечер Броня постучала в комнату Павла и, открыв дверь, обнаружила там совершенную семейную идиллию — Павел с Леной лежали на диване и хихикали, смотря какую-то комедию.

— Тебе чего? — нахмурилась полуголая Лена.

— Ничего… — заикаясь, сказала Броня и вышла.

«Да что же эта белобрысая идиотка никак не оставит его в покое?! Как сделать так, чтобы Павел понял, что Лена совсем не подходит ему и его счастье составит другая женщина?»

Всю следующую неделю Броня ходила как сомнамбула, обдумывая стратегию дальнейших действий.

Ближе к выходным, коротая обеденный перерыв, она увидела в библиотеке, где работала, книгу, название которой заинтриговало ее. Древнеяпонский трактат «Большое зеркало Иродо» — кодекс куртизанок, служительниц «Любовного пути».

Броня начала читать, и чтение настолько увлекло ее, что вечером она захватила книжку домой. В «Иродо» перечислялись пять степеней синдзю, под каковыми в Японии в семнадцатом веке понимались доказательства любви. Жрица любви должна была прибегнуть к ним, чтобы продемонстрировать, до какой степени ее сердцу дорог возлюбленный.

Первым доказательством любви должна была стать татуировка с именем возлюбленного. Вторым — обрезание жрицей своих волос. Третьим — написание ею любовной клятвы. Затем ей следовало обрезать ногти, и пятым доказательством ее чувства являлось отрезание мизинца.

Мысль о том, что она должна доказать Павлу свою любовь, запала Броне в душу. Три дня она раздумывала над этой идеей, а потом пошла и сделала татуировку — букву П на правой руке.

— Ты чего такая? — спросил Лавров.

— Какая? — хмыкнула Броня, разливая чай.

— Печальная. И почему-то в платке.

Броня решилась на экстравагантный поступок. Взяла и молниеносно стянула платок с головы. Без всякой жалости к Никите.

Тот застыл, изумленно глядя на соседку, даже забыл про чай и пряники:

— Что с твоей головой? Ты же… вообще лысая?!

— Да. Лысая! — гордо подтвердила Броня. — Остригла волосы!

— Зачем? — не понял Никита.

— Так надо было. Скажи лучше, что мне делать в моей сложной жизненной ситуации?!

— Парик купить, — мрачно сказал Никита.

— Я серьезно, Ник! Что мне делать с моей любовью?