Онлайн книга «Кукла»
|
— Малиновая куртка позади… — Третий поворот… Ах, да Юнг никакого внимания на них… — Гнедой догоняет… — Смотрите! Смотрите! Малиновый обгоняет гнедого… — Гнедой сзади… Проиграли, сударь! — Малиновый догоняет Юнга… — Не догонит, он уже посылает коня… — Однако… однако… Браво, Юнг! Браво, Вокульский!.. Кобылка летит просто любо. Браво!.. — Браво!.. Браво!.. Звонок. Юнг выиграл. Высокий спортсмен взял лошадь под уздцы и, подведя ее к судейской ложе, закричал: — Султанка! Наездник Юнг! Владелец аноним… — Какой там аноним… Вокульский! Браво, Вокульский!.. — ревела толпа. — Владелец пан Вокульский, — повторил высокий спортсмен и отослал лошадь на аукцион. Толпа с восторгом приняла победу Вокульского. В первый раз скачки так взволновали зрителей; все радовались, что варшавский купец побил двух графов. Вокульский подошел к экипажу графини. Ленцкий и обе старушки поздравляли его; панна Изабелла молчала. В эту минуту к Вокульскому подбежал высокий спортсмен. — Пан Вокульский, — сказал он, — вот деньги. Триста рублей приз, восемьсот — за лошадь, я купил ее. Вокульский, держа в руках пачку ассигнаций, повернулся к панне Изабелле. — Вы разрешите мне вручить вам эти деньги для вашего приюта? Панна Изабелла взяла ассигнации и поглядела на него с чудесной улыбкой. Вдруг кто-то толкнул Вокульского. Это был барон Кшешовский. Бледный от гнева, он подошел к экипажу и, протянув руку панне Изабелле, закричал по-французски: — Мне очень приятно, милая кузина, что твои поклонники торжествуют… Только жаль, что за мой счет… Приветствую дам! — прибавил он, кланяясь графине и председательше. Графиня нахмурилась, Ленцкий смешался, панна Изабелла побледнела. Барон с вызывающим видом укрепил на носу сползающее пенсне и, не сводя глаз с панны Изабеллы, продолжал: — Да, да… Мне необыкновенно везет с твоими поклонниками… — Барон… — вмешалась председательша. — Ведь я ничего плохого не говорю… Я только сказал, что мне везет с… Стоявший позади барона Вокульский дотронулся до его плеча: — На одно слово, барон. — Ах, это вы, — ответил барон, пристально глядя на него. Они отошли в сторону. — Вы меня толкнули, барон. — Извините, пожалуйста. — Мне этого мало. — Вы требуете удовлетворения? — Совершенно верно. — В таком случае, — к вашим услугам, — сказал барон, ища визитную карточку по всем карманам. — Фу, черт! забыл карточки… Нет ли у вас, пан Вокульский, записной книжки и карандаша? Вокульский подал ему визитную карточку и книжечку, в которую барон вписал свой адрес и фамилию, не преминув закончить ее лихим росчерком. — Буду весьма рад, — сказал он с поклоном, — свести с вами счеты за мою Султанку… — Постараюсь, чтобы вы остались довольны. Они разошлись, обменявшись самыми любезными поклонами. — В самом деле, скандал! — сказал огорченный Ленцкий, который был свидетелем этого обмена любезностями. Графиня рассердилась и велела ехать домой, не дожидаясь конца скачек. Вокульский едва успел подойти к экипажу и попрощаться с дамами. Прежде чем лошади тронулись, панна Изабелла высунулась и, протянув Вокульскому кончики пальцев, тихо сказала: — Merci monsieur…<Спасибо, сударь… (франц.)> Вокульский остолбенел от радости. Он остался на следующий заезд, но не видел, что вокруг него делается, и, воспользовавшись перерывом, уехал. Прямо со скачек он отправился к Шуману. Доктор сидел у раскрытого окна в поношенном ватном халате и правил корректуру своей этнографической брошюры; в ней было всего тридцать страниц, но, чтобы написать их, он использовал более тысячи фактов, книжечка была плодом четырехлетнего труда. Это было исследование о волосах населения Королевства Польского — об их цвете и строении. Ученый доктор всем говорил, что его работа разойдется никак не более чем в пятнадцати — двадцати экземплярах, однако же втихомолку заказал четыре тысячи и был уверен, что понадобится и второе издание. Постоянно подшучивая над своей излюбленной специальностью и сетуя, что она никого не интересует, Шуман в глубине души был уверен, что нет в мире культурного человека, которого бы не интересовал превыше всего вопрос о цвете волос и соотношении их поперечных разрезов. Как раз в эту минуту он задумался, не использовать ли в качестве эпиграфа к брошюре афоризм: «Покажи мне твои волосы, и я скажу тебе, кто ты». Едва Вокульский вошел к нему и в изнеможении бросился на диван, как доктор, не утруждая себя вступлением, начал: — Что за невежды эти корректоры! У меня здесь приведено несколько сот дробей с десятичными знаками, и, представь себе, половина из них переврана. Они думают, что какая-нибудь тысячная или сотая доля миллиметра не имеет никакого значения, им, профанам, невдомек, что именно в ней-то самая суть. Черт меня побери, если в Польше возможно не изобретение, куда там! но хотя бы издание логарифмических таблиц! Порядочный поляк начинает потеть уже над второй десятичной дробью, над пятой у него начинается бред, а над седьмой он умирает от апоплексического удара… А что слышно у тебя? — Дуэль. Доктор вскочил с кресла и бросился к дивану с такой стремительностью, что полы его халата взлетели кверху и он стал похож на летучую мышь. — Что? Дуэль? — крикнул он, сверкая глазами. — И ты, может быть, воображаешь, что я поеду с тобой в роли врача? Буду смотреть, как два болвана стреляют друг другу в башку, и, может быть, еще кого-нибудь перевязывать?.. Нет, и не подумаю участвовать в подобном балагане! — все громче кричал он, хватаясь за голову. — Впрочем, я не хирург и давно распрощался с медициной… — Да ты будешь не врачом, а секундантом. — А-а, это другое дело, — без запинки отвечал доктор. — С кем же? — С бароном Кшешовским. — Хорошо стреляет, — буркнул доктор, выпятив нижнюю губу. — А из-за чего? — Он толкнул меня на скачках. — На скач… А что же ты делал на скачках? — Выставлял лошадь и даже получил приз. Шуман хлопнул себя по затылку и вдруг, подойдя к Вокульскому, оттянул ему верхние и нижние веки и внимательно посмотрел в глаза. — Ты думаешь, я помешался? — спросил Вокульский. — Пока нет. Скажи, — прибавил он, помолчав, — ты это в шутку или серьезно? — Совершенно серьезно. Я не приму никаких извинений и поставлю самые жесткие условия. |