Книга Принц из Парижа, страница 5 – Екатерина Неволина

– Oui [5] .

В это время в класс вошел Совицкий. Он подошел к нашей парте и принялся рыться в своей сумке. Оттуда показались тетрадка и учебник по истории, а потом… Я не поверила глазам, увидев знакомую обложку и надпись «Стивен Кинг. Как писать книги».

– Алиса, – выдохнула я и, не в силах сказать больше ни слова, кивнула на книгу.

Подруга перегнулась через парту и тоже уставилась на том с нескрываемым ужасом.

– Что-то не так? – спросил мой сосед, наивно хлопая глазами. У него, кстати, длинные, как у девчонки, ресницы.

– Откуда это у тебя? – наконец выдавила Алиска.

– Вы забыли в кабинете химии. Хорошо, что я заметил, – объяснил он с таким простодушным видом, что я, хотя у меня уже чесались руки задушить эту наглую собачонку, вмешивающуюся не в свои дела, буквально онемела и застыла мраморным изваянием.

– Ну, ты даешь! – поразилась подруга, сверля Димку гневным взглядом.

Тот еще больше растерялся, еще быстрее заморгал и, нерешительно посмотрев на меня, повторил свой вопрос:

– Что-то не так? Я сделал что-то неправильно?

И тут я очнулась.

– Да ты просто придурок из придурков! – закричала я.

– Что это у вас там происходит? – живо заинтересовалась наша главная сплетница Олеся, лучшая подруга Инги, что уже само по себе характеризовало ее не лучшим образом.

– Ничего, – буркнула я, опомнившись.

Да, нехорошо вышло. Не стоит затевать скандал перед всем классом.

– Это у них семейные проблемы, – захихикала вредина Танечка Перелеева. – Недоступные пониманию простых смертных!

– Ну, конечно, – фыркнула я, – особенно таких не богатых мозгом, как ты. Скажи, Перелеева, у тебя, должно быть, скелет тяжелый, если весь мозг в кости ушел?..

Разразиться скандалу не дало только появление исторички. Начался урок.

Я склонилась над тетрадкой, даже не глядя в сторону предателя-Димки. Сегодня узоры у меня получались колючие, из одних углов и ломаных линий. Я была очень, очень зла.

Последний урок отменили, и мы ушли домой немного раньше, но я вовсе не была этому рада.

– Не переживай, – успокаивала меня Алиска, – у нас еще уйма времени. Получит твой Леша эту книгу!

Я все понимала и тем не менее по-прежнему расстраивалась. Не то, чтобы я свято верила в приметы – во всех этих черных кошек и пятирублевки под пяткой, якобы обеспечивающих сдачу экзамена на пятерку, – но если дело начиналось так плохо, стоило ли его вообще продолжать?..

Тем не менее в четверг мы повторили нашу акцию с книгой, ради чего даже пришли в школу пораньше.

План был таков: Алиска встает на стреме и дает знать, когда Лешка будет подходить к крыльцу, а я в это время положу книгу в раздевалке на видное место и сама спрячусь где-нибудь неподалеку. Кстати, появится и повод для общения: увидев в книге мою фотографию, Леша сам пойдет со мной на контакт хотя бы для того, чтобы вернуть мнимую потерю.

Так и сделали.

Прилипшая к стеклу Алиска махнула рукой, я быстро вытащила из сумки книгу, положила ее на стойку и поспешно зашагала по коридору. Сердце так и стучало в груди, а ноги были ватными. Я шла и удивлялась: еще пару недель назад я тысячу раз могла пройти мимо Лешки и даже не заметить его, а тут меня словно подменили. Мне было и хорошо, и страшно. Никогда еще я не испытывала столько разных ощущений. Теперь же весь мир вокруг меня словно наполнился красками, полутонами, звуками. Словно я спала тысячу лет, как принцесса из сказки, а теперь вот проснулась – и здравствуйте, вот она я – иду по коридору на ватных ногах с подгибающимися коленками, а сердце так дико колотится в груди, что я удивляюсь, как этого не слышат все собравшиеся в холле!..

Отойдя на безопасное расстояние, я остановилась и принялась наблюдать за входом. Как раз вовремя, потому что дверь распахнулась, и появился Лешка. В расстегнутой, несмотря на погоду, куртке. Он весело поздоровался с кем-то, кому-то кивнул и направился в раздевалку.

Я ждала.

Вскоре Беляев вышел из раздевалки и пошел к ведущей вверх лестнице. Книги у него в руках не было, и на меня он не обратил абсолютно никакого внимания.

– Жан, ты на меня еще сердишься? – послышался рядом жалобный голос, и я скривилась, как от зубной боли. Как-то у меня болел зуб, и ощущения, честное слово, были такими же.

Я с досадой оглянулась и, конечно, наткнулась на просительный Димкин взгляд.

Это был финал, полный финиш! Мое нервное состояние тут же перешло в раздражение.

– Прекрати за мной таскаться! – крикнула я Совицкому. – Ты что, еще не понял, что ты мне и даром не нужен?

– Но я… – он растерялся.

На нас уже смотрели, но, честное слово, мне было наплевать. Я – Жанна, француженка, могла вести себя так, как вздумается, и не обращать внимания ни на кого!

– Au revoir! Разговор закончен, – объявила я и направилась навстречу уже спешащей ко мне Алиске.

– Ну, он взял книгу? – спросила подруга, когда мы встретились с ней посреди холла.

Я пожала плечами:

– Даже не знаю, слишком далеко стояла. Пойдем проверим.

Мы вдвоем отправились к гардеробу. Книги на месте не было. Странно… Но, вероятнее всего, Лешка взял ее, не разглядывая, и сунул к себе в сумку. Это не страшно – значит, он рассмотрит ее позднее.

Резкая трель звонка позвала нас на урок. Димочка, кстати, по-прежнему сел рядом со мной, но так и не решился заговорить (еще бы – госпожа запретила!), но только смотрел и смотрел побитым щенком.

Первая половина дня прошла в напряженном ожидании. А во время большой перемены ко мне подошел Лешка.

– Это твое? – спросил он, протягивая мне книгу Кинга.

– Да, – я мило улыбнулась, зная, как мне идет улыбка. Когда я улыбаюсь, у меня на щеках образуются милые ямочки – точь-в-точь как у моего любимого Гаспара Ульеля.

– Вот и хорошо, – обрадовался Беляев.

Мы стояли с ним прямо посреди коридора, и толпа обтекала нас… Впрочем, не совсем обтекала – пацан класса из пятого довольно ощутимо толкнул меня. Я хотела отвесить ему подзатыльник, но не стала: не прерывать же из-за такой мелочи только-только завязывающуюся беседу.

– А как ты догадался, что это моя книга? – спросила я, наводя на разговор о фотографии.

– А… ммм… с трудом, – непонятно ответил парень.

А потом он раскрыл книгу, и я обмерла: между страницами была заложена моя фотография, над которой кто-то усердно поработал, украсив ее пышными усами, длинными клыками, с которых свисали капли, очевидно, крови, кривыми рогами – один больше, другой меньше – и иными декоративными элементами, не предусмотренными первоначальным замыслом.