Книга Пропуск в райский сад, страница 11 – Натали де Рамон

— С каким еще Анатолем? Кажется, у тебя был Жюльен!

— Ой, когда это было? К тому же Жюльен оказался таким мерзавцем! Ну что ты застряла? Лестницу поставь!

— А Анатоль конечно же ангел… — Я проковыляла к лестнице и попыталась ее поднять.

— Тяжелая? — сочувственно поинтересовалась мама. — А что у тебя с ногой? Почему хромаешь?

— Упала, растянула связки. — Поднатужившись, я все-таки сумела поднять лестницу; теперь оставалось только умудриться приставить ее к площадке так, чтобы в процессе ничего не посшибать со стен. — Ну и где сейчас этот твой замечательный Анатоль? Тоже оказался мерзавцем?

— Как ты можешь говорить так о человеке, которого совершенно не знаешь? — Мама возмущенно всплеснула руками.

— Ладно, мама. — Я надежно пристроила лестницу. — Давай спускайся, потом расскажешь про Анатоля.

— Не буду я тебе ничего рассказывать. Ты бесчувственная. — Она обиженно поджала губы и полезла вниз.

Я придерживала лестницу, она скрипела и покачивалась.

— Мама, пожалуйста, осторожнее!

— Да что ты меня учишь?! Что я, по лестнице никогда не лазила? Учит меня, учит, будто я маленькая!

— Никто тебя не учит! — сказала я, терпеливо дождавшись, когда она наконец твердо встанет на пол. — Просто я в ужасе! Деньги на ремонт лестницы я дала тебе два года назад. Сколько же времени ты таким манером попадаешь на второй этаж и обратно? Это ведь страшно опасно!

— Не паникуй! — Она недовольно поморщилась. — Дай-ка я тебя поцелую. И ты тоже. Не чмокай воздух! А целуй. Я все-таки твоя мать. Кому ты еще, кроме меня, нужна?

— Наверное, даже тебе не очень, если ты занимаешься эквилибристикой. — Расцеловавшись с ней, я показала на приставную лестницу. — Так сколько времени это продолжается?

— Анатоль вернется и все сделает! Ты даже не представляешь, какие у него руки! Золотые!

— Допустим. Но что-то я не вижу здесь никаких стройматериалов. И вообще, откуда он вернется, мама?

— Из рейса. Он дальнобойщик. Он вернется в понедельник. А стройматериалы мы убрали. Убрали в сарай. Чтобы не валялись под ногами. Знаешь, какой он аккуратный? А как он меня любит! — Она томно вздохнула, возведя глаза к потолку.

— И от большой любви он мог допустить, чтобы ты без него одна лазила на второй этаж по садовой лестнице?

— Да я и не собиралась никуда лазить! Я вообще не люблю второй этаж. У меня все есть на первом. А туг ты звонишь, говоришь, что приедешь. Надо же было достать для тебя постельное белье! Я залезла. Все нормально. А она потом взяла и упала. Грохот такой! Не смотри на меня так! Не знаю я, почему она упала! Я махнула рукой.

— Ладно, мама. Можно, я присяду? — Я проковыляла к дивану. — Нога разболелась, просто невозможно стоять.

— Ой, бедненькая! А тут я еще тебя заставила возиться с этой лестницей… Ты только смотри не сболтни Анатолю, что я лазила на второй этаж!

— Не скажу… Но мама, если бы я не приехала, ты что, сидела бы там до понедельника?

— А какого рожна мне было бы туда лазить, кроме как за бельем для тебя? Ха! — Она посмотрела на мои сумки. — Слушай, ты небось есть с дороги хочешь?

— Нет, я перекусила по пути.

— Ну, тогда кофе!

— С удовольствием. Я как раз конфет тебе привезла. Возьми вон в той сумке.

— Дура ты! — Совершенно неожиданно она всхлипнула, опустилась рядом со мной на диван и порывисто обняла меня. — Дура ты моя невезучая! Ну выкладывай, что недоговорила по телефону! И не ври, что прямо сильно по мне соскучилась. Я ж все-таки телевизор смотрю…

Мы обе вздрогнули: из груды моих сумок завопил мобильный. Я машинально приподнялась, чтобы встать за ним, но мама меня остановила.

— Сиди уж, калека. В которой звонит?

— В кожаной, с бляхой. — Я плюхнулась обратно. — А конфеты — вон в той, клетчатой.

Она принесла мне кожаную сумку и, шмыгая носом, спросила:

— Что, сильно болит нога?

— Если не двигаться, то терпимо.

Я достала мобильный. На дисплее — номер Бруно.

— Слушаю, — сказала я.

— Ну и не двигайся. — Мама тем временем полезла в клетчатую сумку, вытащила могучую конфетную коробку.

— Привет, — не очень уверенно сказал Бруно. — Я тебя не разбудил? Ты где? Дома тебя нет.

Мама довольно вертела коробку в руках и подмигивала мне.

— Не разбудил. Я у мамы. Что тебе надо?

— Бруно твой? — с любопытством прошептала мама.

Я кивнула.

— Вообще-то у меня сегодня день рождения, — сказал Бруно. — Могла бы и поздравить.

— Поздравляю. Но, по-моему, он был у тебя вчера.

— Так в Ванкувере и есть вчера! Разница ж во времени сумасшедшая.

— Ты ради этого мне позвонил?

— Ну не только. Меня все поздравляли с будущим отцовством! Ты, похоже, все-таки умудрилась залететь?

— Нет. Успокойся!

— Да ладно! Об этом пишут все парижские таблоиды. Весь французский Интернет! Мне медсестры еще когда сказали.

— Говорю же, нет. Что еще?

— Детка, какого черта ты крутишь? Не можешь решить, абортироваться или разводиться?

— Бруно, мы разводимся! Ты сделал все, чтобы сломать мою жизнь, мою карьеру! Из-за тебя мне указали на дверь! Из-за твоего гнусного характера! А моя беременность — это хорошая мина Аристида при плохой игре. Алло! Ты меня слышишь?

— Слышу. Сдал, значит, тебя твой старикан? А я всегда говорил, завязывай, детка, с ним шашни! Уходи, пока не поздно, на другой канал. Но ты ж никогда меня не слушалась!

— Ты? Мне? На другой канал? Что-то я не помню такого.

— Да ладно! Короче: не смей абортироваться! Если, конечно, это мой ребенок, а не дедушки Консидерабля.

— Мерзавец! Я завтра же подаю на развод!

— Ага, значит, от дедули семечко? Прелестно!

— Говорю же, я не беременна!

— Успокойся. Вернусь через полгода, тогда и потолкуем. У меня нет лишних денег на твои истерики через океан!..

— Да пошел ты! — Я захлопнула мобильник.

— Опять, что ли, поссорились? — спросила мама.

— А мы и не мирились! Видеть его не могу. Она потерла нос, кривовато усмехнулась, поставила коробку на стол и подсела на диван ко мне.

— Так чего, дочка? Выгнали тебя все? И муж? И любовник? Не стоит больше на тебя? Или больше не стоит вообще?

— Мама!..

— Ой, да ладно! Я тебе всегда говорила: как состарится твой телевизионщик, так и выгонит! На черта ты ему нужна без кровати? А с мужем — мирись! Мирись, пока не поздно.