
Онлайн книга «За стеклом»
— Джин с тоником? Лена посмотрела на него с удивлением, потом сообразила, что не попросить спиртного означало выставить себя белой вороной. В таких сапожищах да не пить? — Отлично, — кивнула она и постаралась повторить одну из ужимок Аллы. Лена и Шульгин не участвовали в общем разговоре. Лена не разбиралась в предмете — обсуждался эпатажный спектакль модного режиссера. Шульгин был занят какими-то своими мыслями и изучением рисунка ярких маков на Лениной груди. — Господа! — призвала к общему вниманию Алла. — Я сгораю от страстного желания… — Подожди, пусть хоть народ уйдет, — перебил жену Родион. — От страстного желания послушать новые стихи Игоря. Пожалуйста, не отказывай хозяйке дома. — Алла скорчила капризную гримаску. — А то ужина не получишь, — вставил Родион. — Читай быстрей, она еще на кухню и не заглядывала. Игорь отошел в противоположный конец комнаты, как-то по-ленински захватил одной рукой на груди рубаху, а другую отвел за спину. Вонзил взгляд в Лену и принялся читать: Веет ветер в моей прихожей, Загляни сюда, прохожий. Я живу, ни на кого не похожий, Жизнь глядит на меня скверной рожей. Я котенок, я только родился, Слеп и мокр и скулю от счастья. Я тянусь к сосцам заветным Через головы, лапы братьев. Как сильны твои пальцы, прохожий, Что швырнули нас в чан отхожий. Я захлебываюсь, тону, похоже… Люди! Мама! Помоги же мне. Боже! Несколько секунд все молчали, как бы переваривая услышанное. «Жалко котеночка, — подумала Лена. — Только почему он скулит? Скулят собаки. Ничего не понимаю». Заговорила Алла: — Потрясающе, Игорек, ты создал всепоглощающий образ! Краткий миг от рождения до смерти, от счастливого вздоха до… — Параши, — подсказал, усмехнувшись, Родион. — Примитивный размер, пыльный ямб и глубокая мысль, — обронила худая дама в очках. — Это ново. — Хороша концентрация идеи, — поддакнул спутник очкастой, — именно так и надо писать теперь: в одном слове заряд романа. «Какая я отсталая, — сетовала мысленно Лена. — Мне Пушкин нравится, Блок, а в этой поэзии ни бельмеса не смыслю». Она пожаловалась на свое невежество Алле, когда они отправились на кухню готовить ужин. — Главное в поэзии суггестивность и импрессионистичность, — объяснила Алла. — А по-русски? — Внушение, наваждение, чувство, которое вызывают у тебя звуки, ритм. — Но у меня они ничего не вызывают! — Крепись, это не сразу приходит. Главное — хвали автора, говори, что от его поэзии балдеешь. Что мы можем соорудить из имеющихся продуктов? Если к Лене собирались прийти гости, она за два дня начинала жарить, парить, варить студни, крутить голубцы, шинковать овощи, печь пироги и украшать торты. К приходу гостей валилась с ног, но стол прогибался от разносолов. Алла никогда не утруждала себя кулинарным подвижничеством, хотя следила, чтобы спиртного было вдоволь. Голодный гость не страшен, а вот недопивший! Она вытащила из холодильника пакет с мясом. Сквозь мутный полиэтилен кровавопромокше просвечивал магазинный ценник: «Фарш котлетный “Новинка”». — Будем делать рулет, — решила Алла. — Назовем его «Прохожий». Нет, Игорь обидится. — «Отхожий», — уточнила Лена. — Посмотри, какого цвета фарш, его нельзя есть. — Нормального цвета, государственного. Распластаем массу большим блином. Ногти у тебя — сила. Сколько стоят? — Конкурсный образец, — сказала Лена, выковыривая фарш из-под искусственных ногтей. — На мне опыты ставили. А что в начинку? — Посмотрим, что имеем. — Алла присела у раскрытой дверцы холодильника. — Так, каша гречневая, утренняя, годится. Что в баночке болтается? Горошек зеленый, идет. Лучку порежь. Мало получается. Заглянем в шкаф. Ты гляди, изюмчик, его туда же. — Алла!.. — ужаснулась Лена. — Каша на молоке плюс горошек и изюм — от такой смеси у гостей в кишечнике случится революция! Они вздуются как воздушные шарики! — Ничего, не улетят. Сейчас в духовочке запечем. Заворачивай, заворачивай, не морщись. Потом на блюдо положим, вокруг огурчики, помидорчики — пальчики оближут. Я тебе гарантирую. Готово? Все, пошли общаться. Теперь главное не забыть, а то сгорит. Стараниями Аллы Лена оказалась тесно усаженной на диван рядом с поэтом Шульгиным. Он был немногословен, только смотрел на Лену, как бы ожидая чего-то. «Надо стихи похвалить», — сообразила она. — Мне очень понравилась ваша поэзия, — выдавила Лена, — так импрессионистично и… Второе слово она забыла. — Вы тонко понимаете, — зашептал в ответ поэт. — Предчувствую в вас тонкую душу. Ах, какой запах от вас исходит, он кружит мне голову. Шульгин уткнулся ей носом в плечо и шумно засопел. Лене стало неловко. «Моль ты, что ли, — подумала она, — нафталин тебя притягивает». И осторожно отлепила от своего плеча мохнатую голову. — С каких языков вы переводите? — спросила она. — С удмуртского, нанайского, башкирского. — Все их знаете? — поразилась Лена. — Нет, конечно. Зачем? Есть подстрочники. Это вообще было в прошлые времена, когда издавали творчество малых народностей. Перевод как способ самовыражения меня не привлекает. Истинное вдохновение индивидуалистически рефлекторно. — Да, конечно, — кивнула Лена, делая вид, что поняла мысль поэта. Поэт Шульгин провожал Лену домой. Всю дорогу до метро и от, в вагоне, наклонившись к ее уху, он читал свои стихи. Лучше бы он этого не делал, так как у Лены от его поэзии разболелась голова, нахлынула тоска, воспоминания о том, как Володя читал ей в молодости Блока. Портрет поэта так и остался незаконченным… Лена шмыгнула носом — слезы подкатили. — Боже! — Шульгин захватил ее руку и принялся осыпать поцелуями, быстро двигаясь от кисти к плечу. — Какое сопереживание! Какая тонкая душа! Он уже вознамерился впиться ей в шею, но Лена вывернулась и облегченно заявила: — Мы пришли, вот мой подъезд. — Послушайте из моего раннего. Вы должны оценить! И опять замолол рифмованную белиберду, открывая перед Леной дверь. Шульгин надоел Лене смертельно. Своим творчеством он на корню задушил проклюнувшееся было у Лены чувство гордости за свой успех и забытое волнение, которое бывает на свидании с молодыми людьми. «Из раннего» Шульгин дочитал на ее лестничной площадке. — Замечательно, — сказала Лена устало. — Я провела чудесный вечер. Спасибо вам! |