Книга Под крылом доктора Фрейда, страница 19 – Ирина Степановская

Дима оборвал себя. Альфия должна скоро вернуться. Выглядеть дураком перед ней тоже не хотелось. Некоторое время он еще подумал, потом все-таки круто развернулся и пошел к очкастой Сове.

— Пригласите, пожалуйста, в кабинет Полежаеву.

Сова не ответила. Он не понял, выполнит она его просьбу-приказ или нет, но решил подождать.

Минут через десять Сова появилась в дверях кабинета со словами:

— Да не волнуйтесь вы особенно, Дмитрий Ильич! Чего у нас здесь только не бывает! Вон в прошлом году одна больная иголку себе под ноготь загнала. Специально, чтобы ее в хирургию перевели. Отдохнуть от нас, видите ли, захотела. Представляете?

Дима промолчал. Сова обернулась, и за ее спиной Дима увидел Настю. Она стояла бледная, как гипсовая модель для студентов художественных вузов, под глазами у нее четко выделялись темные круги. Разница с летящей девушкой, которую он видел в холле перед обедом, была ошеломительной. Сурин ужаснулся.

Настя прошла и уселась перед ним на стул. Дима выразительно посмотрел на Сову. Та поджала губы и ушла.

— Ведь ты врешь, что у тебя живот не болит! — начал он прямо, когда они остались одни. — Я же вижу, ты сюда еле дошла!

Настя смотрела как бы на него, но в то же время мимо.

— Отвечай, пожалуйста, — мягко сказал он.

— Я не хочу говорить. — Настя отвернулась.

— Почему?

Она искоса на него посмотрела.

— Потому что все, что я здесь скажу, обязательно передадут маме. А она сделает так, чтобы меня здесь продержали как можно дольше. По принципу: «Болит голова — надо лечить голову. Болит живот — надо лечить живот». Все равно что лечить, лишь бы в больнице.

Сурин оторопел. Такого ответа он не ожидал.

— Зачем же твоей маме держать тебя в больнице?

— Она меня ненавидит. Мечтает избавиться от меня, чтобы я не путалась у нее под ногами. Не мешала ее личной жизни. У мамы теперь новый муж и новый ребенок.

Они помолчали, не глядя друг на друга. Дима испытывал неловкость. «Это, наверное, бред». И тут же спросил себя: «Ну, допустим, бред. И что, при этом не может случиться, к примеру, аппендицита?» А чувствительность у этих больных (он только что это прочитал) может быть не такая, как у обычных людей. Кроме того, вдруг то, что говорит эта девушка, вовсе не бред?

Он осторожно переспросил:

— Но ведь живот все-таки болит?

Настя посмотрела на него с вызовом и даже улыбнулась:

— Ни капельки!

И тут же, вдруг согнувшись пополам, замотала головой, закусила губу и боком повалилась на пол со стула. Дима оторопело вскочил. Настя ерзала на животе по вытертому ковру, постеленному возле стола Альфией, чтобы зимой и осенью не мерзли ноги, и бледными длинными ногтями судорожно скребла по пыльному голубоватому ворсу.

«Это истерика», — подумал Дима. Настя затихла, пальцы ее разжались. Он наклонился к девушке и тронул за плечо. Она не двинулась. Тогда он перевернул ее на спину и с ужасом увидел, как глазные яблоки медленно покатились под бледные открытые веки.

— Дождались! — заорал Дима в сторону Совы. — Срочно сюда «острую» аптечку! Шприцы! И Альфию Ахадовну! Срочно!

Он стал нащупывать Настин пульс, сначала на руке, словно не решаясь еще прикоснуться к ее тонкой, нежной шее.

Альфия, от двери отделения услышав его крик, уже сама бежала к кабинету. «Что он там, рожает, что ли?» С другой стороны спешила Сова со склянкой с нашатырем.

— Я же сказал, шприцы!

— Да будет вам, Дмитрий Ильич! — Сова поводила ваткой перед Настиным носом. — Сейчас придет в себя.

Альфия на секунду задержалась на пороге, потом решительно подошла ближе. Черт чем не шутит, может, правда, нужен хирург? Совсем этот молодой сбил ее с толку. С другой стороны, Полежаеву она все-таки уже хорошо изучила. Голову, конечно, на отсечение бы не дала, но все-таки то, что она сейчас демонстрирует, не похоже на болевой приступ.

Дима поднялся с колен, посмотрел на Альфию так, что ей показалось, что он схватит ее за горло.

— А как насчет разорвавшейся маточной трубы? Или лопнувшей кисты?

Альфия подошла еще ближе, заглянула Насте в лицо. В некотором смысле он прав. Все может быть. Гинеколог, конечно, осматривает больных при поступлении, но они могут и соврать, и срок может быть маленький… Лопают тоже черт знает что. Хоть Нинка, конечно, и проверяет передачи, но разве за всеми углядишь? Конечно, проносят неразрешенное, в том числе и из магазина… Только вчера она, Альфия, сама велела отобрать у одной больной целый мешок грязных не жареных семечек. И это, как говорится, еще «семечки»…

Запах нашатыря разлился в воздухе. Девушка застонала. Сурин встал пред ней на колени, осторожно поправил голову.

«Как это трогательно! Ну прямо Ромео и Джульетта! Только Джульетта малость подкачала, больная на всю голову!»

Альфия подошла к своему столу и стала набирать номер секретаря больницы.

— У меня экстренная ситуация. Где Александр Борисович?

Ей что-то ответили, она повторила:

— Уехал на «Шапочке». Отлично. Нашего хирурга тоже нет. Что же мне делать?

— Звоните в местную «Скорую». Договаривайтесь с ними.

Дальше последовала пикировка со «Скорой», которая не знала, какая именно больница подмосковного города принимает московских психиатрических больных. Все это время Дима находился возле Насти. Он поднял ее и усадил в кресло. С неизвестно откуда взявшейся ненавистью он слушал разговор заведующей со «Скорой» и с дежурным врачом районной больницы. «Что б вы все сдохли! Что б сдохли!» — сжав кулаки, про себя бесконечно повторял он.

Наконец, Альфию соединили с заведующим хирургическим отделением.

— Если обеспечите сопровождение специалиста, мы примем под вашу ответственность, — сказал он. — Но только караулить вашу больную будете сами.

— А-а, поняла, — плотоядно улыбнулась Альфия. — Пришлю вам отличного парня. Тоже, между прочим, хирург. В прошлом. Сейчас уже непревзойденный психиатр. Спасибо, что вникли, коллега!

Дима подумал: «За что она хочет меня наказать?» Но размышлять на эту тему ему было некогда. Кто-то уже звонил в дверь. Сова вышла в коридор и оттуда крикнула:

— Наша секретарша перевозку подослала!

Альфия лихорадочно строчила переводной эпикриз.

— Нинель, вперед! Проводишь доктора и Полежаеву до машины.

Она быстро запечатала Настину историю болезни в специальный конверт. Сказала Сурину:

— Историю передашь хирургу лично!

Настя застонала. В ней не осталось ничего ни от благородной романтичной Джульетты, ни от полной надежд молоденькой балерины. Худенькие лопатки торчали вверх, как недоразвитые крылья у задохшегося и ощипанного цыпленка, — но этот цыпленок вдруг стал Сурину дороже всех жар-птиц на свете.