Книга Магия твоего взгляда, страница 50. Автор книги Аманда Квик

— Что вас останавливает?

— То же, что останавливало Эразма. Понимаю, что это звучит странно и неразумно, но я знаю, что не посмею уничтожить книжку, пока не открою секрет.

— Почему?

— По причине, которую не могу объяснить, я уверен, что эта книжка — единственная надежда избавиться от проклятия.

— Хм-м.

Он допил бренди и поставил стакан на стол.

— Я не знаю, какой ждал реакции от вас, но, уж конечно, не этого «хм-м».

Он был почему-то разочарован. Он говорил себе, что не хочет ее жалости, но Люсинда все же могла бы проявить хоть немного сочувствия. Она между тем взяла записную книжку и начала медленно переворачивать страницы.

— Как интересно.

Опершись на подлокотники, он резко встал. Надо выпить.

— Я рад, что вы находите эту чертову книжку интересной. — Он налил себе порядочную порцию бренди. — Особенно если учесть, что вы не можете прочитать даже титульный лист. Он написан тем же кодом Селборна, как и все остальное.

— Я не могу прочесть, — сказала Люсинда, спокойно перевернув еще одну страницу, — но могу сказать, что эти записи определенно не являются причиной безумия.

Калеб чуть было не уронил графин.

— Почему вы так решили?

— Вы не ошибаетесь насчет этой записной книжки. Она действительно свела с ума вашего прадеда, но не тем, что вовлекла его в мрачный, хаотичный мир, созданный кодом, не поддающимся расшифровке.

Он забыл про бренди и зачарованно смотрел на Люсинду.

— Так что же свело его с ума?

— Яд, разумеется.

— Яд?

Она сморщила нос.

— Им пропитана каждая страница этой книжки. Бумагу, вне всякого сомнения, сначала опустили в какое-то токсичное вещество, а потом дали ей просохнуть. Только после этого автор взялся за перо. Всякий раз, переворачивая страницу, ваш прадед получал порцию яда. Скорее всего Селборн надевал перчатки, когда писал свою галиматью. К счастью для вас, этому веществу уже почти сто лет.

До него вдруг дошло, что она держит книжку голыми руками.

— Черт возьми, Люсинда, сейчас же положите книжку.

— Почему? — Люсинда взглянула на него с удивлением.

— Вы только что сказали, что она отравлена. — Он выхватил у нее книжку и швырнул в холодный камин. — Вы не должны к ней прикасаться.

— Она не причинит зла ни мне, ни кому-либо другому. Яд оказывает влияние на психику и рассчитан только на человека с такими необыкновенными способностями, как у вас. Я его чувствую, но для меня он неопасен.

— Вы уверены?

— Совершенно. Селборн, вероятно, был гениальным химиком, раз смог приготовить такое смертельное вещество. Думаю, что его дар был сродни моему.

— Селборн был совсем другим. Он был алхимиком, о котором говорили, что он балуется оккультизмом.

— Я считаю более вероятным, что он, как вы выразились, баловался какими-то экзотическими галлюциногенными веществами. Я чувствую некоторые из составляющих этого яда, но не все. Предлагаю вам сжечь книжку.

— Отличная идея. — Калеб начал разжигать камин. — Странно, но даже сейчас, когда я знаю, что книжка отравлена, что-то удерживает меня от того, чтобы ее уничтожить.

— Ваш неестественный интерес понятен. Яд уже потерял почти всю свою действенность, но осталось еще много такого, что возбуждает в вас нездоровое любопытство. Однако у вашего прадеда не было ни единого шанса устоять против яда, когда он был свежим.

Пламя постепенно разгоралось, и его языки добрались до записной книжки.

— В одном я был прав — эта книжка послужила орудием убийства.

— Да.

Калеб взял железную кочергу и стал проталкивать книжку глубже. Однако он еле сдерживался, чтобы не поддаться желанию выхватить ее из пламени.

— Советую вам держаться подальше от огня, — сказала Люсинда. — Вполне возможно, что в дыме содержатся остатки яда.

— Мне следовало бы и самому об этом подумать. — Он сел в кресло и стал наблюдать за огнем. — Я обязан вам своим разумом и своей жизнью, Люсинда.

— Чепуха. Не сомневаюсь, что вы смогли бы и дальше противостоять воздействию яда.

— Я в этом вовсе не уверен. Если бы даже он не свел меня с ума, то превратил бы мою жизнь в ад.

— Да. Должна признаться, вам повезло, что вы человек здравомыслящий. Боюсь, кто-нибудь другой, с более слабой психикой, сейчас уже оказался бы в смирительной рубашке.

Калеб заставил себя оторвать взгляд от горевшей книжки.

— Неужели я буду чувствовать завораживающее действие этой проклятой книжки до конца моей жизни, хотя она на моих глазах превратилась в пепел?

— Нет, все пройдет очень быстро. Но несколько чашек настойки, которую я приготовила для вас, ускорит ваше выздоровление, тем более что сейчас нет источника яда. — Люсинда посмотрела на него с подозрением. — Вы пили эту настойку?

— Да. Я чувствовал себя лучше, после того как выпивал пару чашек, но как только брал в руки записную книжку, мною снова овладевала прежняя одержимость.

— Каждый раз, когда вы открывали книжку, вы получали дозу яда. Поздравляю вас с решением загадки, мистер Джонс, — улыбнулась Люсинда.

— Это вы ее разгадали. Не знаю, как мне вас благодарить, Люсинда. Не думаю, что смогу когда-либо с вами расплатиться.

— Не смешите меня. — Она вдруг посерьезнела. Сцепив на коленях руки, она остановила свой взгляд на пламени. — Вы ничего мне не должны.

— Люсинда…

Она повернула голову и посмотрела на него твердым взглядом.

— Я сделала для вас не больше того, что вы сделали для меня, когда раскрыли дело Фэйерберна. Думаю, мы квиты, сэр.

— Я и не знал, что мы ведем счет. — Калеб почувствовал, что Люсинда снова начинает его раздражать. — Мне казалось, что мы с вами неплохая пара.

— Согласна. Мы оба получаем удовольствие от процесса расследования преступлений. Когда разрешится загадка моего папоротника, я буду рада консультировать агентство Джонса и по другим делам.

— Вообще-то я думал о более формальном союзе.

— Вот как? Что ж, полагаю, мы можем составить контракт, но вряд ли стоит привлекать юристов. Вам не кажется, что мы и так хорошо ладим? Без всяких формальностей?

— Черт побери, Люсинда. Я говорю о нас. Вы только что согласились, что мы неплохая пара.

— Да.

Он позволил себе расслабиться.

— Тогда почему ее не узаконить?

— Замечательно, — с энтузиазмом сказала она. — Но мне нужно подумать.

— Вы всегда казались мне решительной.