Книга Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная, страница 168 – Маргарет Джордж

Канидий сосредоточенно изучал карту и почти не высказывался. Агенобарб задал несколько вопросов о состоянии флота.

— Мы лишились некоторого количества гребцов, — признал Граттий. — Среди них распространилась болезнь.

Лишились гребцов! Я снабдила флот лучшими гребцами, египтянами и греками. Кем они собираются их заменить?

— «Некоторое количество» — это сколько? — спросила я.

Агенобарб бросил на меня раздраженный взгляд. Как будто я не вправе задать простой вопрос!

— Я бы сказал, уже тысяч десять, — ответил Граттий.

Десять тысяч! И что, хотелось бы знать, означает это «уже»?

— Летом из-за жары и насекомых заболеваемость возрастает, — пояснил он.

— Ну, — буркнул Агенобарб, — надеюсь, до лета мы тут не проторчим.

— Само собой, — согласился Антоний. — Как только подойдут остальные легионы и цари, мы дадим сражение.

— Сухопутное? — заинтересованно осведомился Канидий.

— Это зависит от состояния флота, — встрял Агенобарб. — В настоящий момент в гавани находятся только пять эскадр — около трехсот судов. Остальные то здесь, то там, вдоль побережья.

— Многих мы уже лишились в Мефоне, — напомнила я.

— Да, правда, но у нас осталось еще семь полноценных эскадр. По прибытии они смогут атаковать флот Октавиана с запада, дав возможность укрывшимся внутри выйти из гавани и присоединиться к сражению.

— Очевидно, что Октавиан сам желает вступить в битву, — сообщил Граттий. — Сначала он попытался атаковать наш флот…

— И был введен в заблуждение твоей стратагемой, — одобрительно промолвил Антоний.

Граттий кивнул.

— А сейчас мы наблюдаем на высотах активную деятельность. Вчера они обстреливали наш лагерь камнями и зажигательными снарядами. Явно хотели вызвать на бой.

— При двойном численном превосходстве, — заметил Канидий, — ничего удивительного!

— Мы должны продержаться, пока не соберем все силы, — сказал Антоний. — И тогда…

Он сжал кулак.

— Сейчас вражеский флот не располагает достаточно надежной гаванью, и навязать нам немедленное морское сражение тоже в их интересах, — указал Граттий.

— Но они, по крайней мере, вольны стоять на якорях или плыть, куда им вздумается, — заметил Агенобарб. — А мы, напротив, заперты здесь и можем выйти, лишь проложив себе дорогу силой. Иными словами, мы не в состоянии сами выбрать место сражения ни на суше, ни на море: враг буквально пришпилил нас к этой точке.

Его глубокий звучный голос приковывал к себе внимание.

— Как только вся наша армия подтянется, они уже не смогут диктовать условия, — промолвил Антоний. — И флот им придется увести.

— У меня другая идея, — неожиданно заявил Агенобарб. — Разве война объявлена не против Клеопатры? Так почему бы нам не сорвать с Октавиана маску и не разоблачить его бесчестие? Ты, — он обратился ко мне без титула, — могла бы немедленно отбыть со своим флотом в Египет. Октавиану с его флотом пришлось бы, хочет он того или нет, последовать за тобой: ведь он провозглашает на каждом углу, что именно ты являешься его врагом. А мы с Антонием тем временем получили бы возможность беспрепятственно вторгнуться в Италию.

— Да, если царица согласится стать приманкой…

Антоний кивнул, Канидий тоже.

Да как они смеют? Агенобарб — понятно, он вовсе не так наивен и просто хочет от меня отделаться.

— Если это не сработает, — возразила я, — наши силы окажутся разделенными. Разве вы, мудрые полководцы, не слышали о правиле «разделяй и властвуй»? Нет, это негодная идея.

Я взглянула Агенобарбу прямо в глаза, и он нахмурился.

— Надо попробовать заслать в их лагерь лазутчиков, — предложил Деллий, чтобы сменить тему, пока не вспыхнула ссора.

— Я уже пробовал, ничего не вышло, — признался Граттий. — Но можно попытаться снова.

Солдаты прибывали и прибывали, и я чувствовала себя все более странно — единственная женщина среди тысяч мужчин. Единственная! В обществе Антония и других командиров это было не так заметно, но стоило мне выйти одной, и меня буквально поедали глазами. Эти взгляды ощущались физически. Вообще-то здесь должны были присутствовать и другие женщины — пробравшиеся тайком девки, или поварихи и прачки, или кто угодно. Но ни одна не попалась мне на глаза. Только я — и волнующееся море мужчин.

Обычно женщины любят находиться в центре мужского внимания, но меня такая ситуация беспокоила. И заставляла задаться вопросом — в чем же дело? В чем различие между нами? В том, как они смотрят на меня? Или же в том, как я смотрю на них? Почему Агенобарб считает возможным возражать против моего участия в военных советах лишь на том основании, что я женщина?

Собрались все: прибыли оставшиеся легионы, восемь царей явились со своими войсками лично, другие прислали вооруженные отряды. Из Патры и Афин приехали поддерживавшие Антония сенаторы, всего около трех сотен.

Был разбит огромный лагерь с вместительным штабным строением и обеденным шатром. Даже наш с Антонием шатер стал более удобным — или мне казалось так, потому что я приспособилась к полевым условиям.

Во всяком случае, рядом с Хармионой и Ирас, прибывшими из Патры, я утратила положение единственной женщины в лагере. К тому же с ними явились и другие — флейтистки, прачки, поварихи, штопальщицы и, наконец, те, что продавали свои длинные волосы на тетиву для баллист. А за ними обещали подтянуться и вездесущие лагерные шлюхи, готовые удовлетворить солдатскую похоть. Настроение быстро улучшалось, ссоры и драки между солдатами стихали.

— Я смотрю, мы на полпути к цивилизации, — заметила я, обращаясь к Антонию.

И то сказать: на кровати (достаточно широкой, чтобы мы снова могли спать вместе) появилось настоящее постельное белье, а холод в шатре разгоняли бронзовые жаровни. Нам даже подогревали воду для умывания — иногда.

Последним войсковым смотром Антоний остался доволен. Теперь все наши силы были в сборе, и их численность — с учетом азиатской легкой пехоты и кавалерии, помимо основной ударной силы в девятнадцать римских легионов, — приближалась к ста тысячам человек. Мы уже превосходили армию Октавиана. Пожалуй, единственным слабым местом у нас было то, что почти треть легионеров не имела боевого опыта, ибо они поступили на службу уже после армянского похода.

А наша попытка заслать в лагерь Октавиана лазутчиков опять провалилась. Приходилось признать, что дисциплина у него на высоком уровне и люди ему верны.

Сегодня, пользуясь затишьем перед грядущим сражением, мы устроили в обеденном шатре пир для командного состава и союзных вождей. То была древняя восточная традиция; как мне казалось, неплохая.

Хармиона доставила из Патры сундук с моими нарядами. Я надела платье, простота покроя которого являла разительный контраст с богатейшей материей — вышитой парчой с жемчужной отделкой. Я хотела надеть на пир то, что считала своей военной униформой: серебряный панцирь, красную накидку на плечи и крылатый серебряный шлем. Но Хармиона убедила меня, что за пиршественным столом доспехи неуместны.