Книга Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная, страница 226 – Маргарет Джордж

Плюмаж на шлеме качнулся, а забрало не позволяло заглянуть Антонию в глаза. Но голос его звучал молодо и решительно.

— Мне ничего не видно, — сказала я.

— Скоро увидишь движущееся облако пыли: оно поднимается из-под конских копыт. Его кавалерия опережает основные силы примерно на милю: конный авангард выполняет роль разведки. Но мы атакуем их прежде, чем они успеют найти место для лагеря.

— Как, сейчас?

Я не ожидала такого. Может быть, завтра днем… В моем сознании укоренилось преставление о битве как о масштабном, хорошо организованном сражении.

— Застигнем его врасплох и разгромим авангард, — заявил Антоний, похлопывая по мечу. — Ах, как хорошо снова заняться настоящим делом!

Он поглаживал оружие, как любимого щенка, на время заброшенного.

— А что нам здесь делать? — спросила я.

Мне предстояло подготовить мавзолей, собрать детей… О боги! Неужто все начнется прямо сейчас, посреди этого знойного неподвижного дня? Сдвинется, и это движение станет необратимым. Ничего уже не вернуть, как не водворить на место скользнувшие по каменным пазам и закрывшиеся двери гробницы!

— Моли богов даровать нам удачу! — сказал он, взяв мои руки в свои. — Они к тебе прислушаются.

Я смотрела на его загорелое лицо, но глаза Антония оставались невидимыми в тени шлема.

— Поцелуй меня, — неожиданно попросила я.

Мне вдруг показалось, что отпустить его без поцелуя — дурной знак.

Антоний быстро наклонился и прикоснулся ко мне губами, но мысли его витали далеко.

— Ну, прощай, — сказал он.

И только? Вроде бы все как положено, но мне такое прощание показалось скомканным.

— Прощай, — эхом отозвалась я, провожая взглядом его развевающийся плащ, когда он повернулся и поспешил вниз по ступеням.

Я вцепилась в мраморный край парапета и не могла сдвинуться, не могла оторваться от него, чтобы заняться необходимыми делами.

Надо приводить все в движение.

И тут я увидела на горизонте грязное пятно. Корабли приближались. Безветрие не остановило флот Октавиана, шедший на веслах.

Итак, десятый свиток, за который я только что принялась, будет последним. И это правильно. Числу десять присуща своя магия; не столь сильная, как у семерки, тройки или дюжины, но достаточная, чтобы вместить мою жизнь. У человека десять пальцев, вынашивание плода длится десять лунных месяцев, египетская неделя состоит из десяти дней. Исида в Филах посещает Осириса на его острове каждые десять дней. И все люди выделяют число сто — десять раз по десять.

Я позаботилась о тебе, десятый свиток, как и о твоих девяти братьях. Я буду заполнять тебя до тех пор, пока сохраню способность и возможность писать. Ну, а если мои предчувствия и страхи окажутся напрасными и я переживу этот жаркий неподвижный день — тогда со временем может появиться и двадцатый свиток.

Мучительно тянулись часы. Капала вода в клепсидре. Давно миновал полдень, на землю легли длинные тени, а я все сидела, ждала и, чтобы не сойти с ума от ожидания, заполняла этот свиток.

Мардиан был со мной, но напрасно считается, будто чье-то сочувствие облегчает ожидание: ждать вдвоем еще нестерпимее.

Когда он взял меня за руку, я вдруг почувствовала что-то необычное и не сразу сообразила, что именно.

— Мардиан, — сказала я, когда до меня дошло, — да ты снял все свои перстни!

Ведь он никогда не появлялся без этих золотых колец с изумрудами и лазуритами.

— Да. Для меня это единственный способ принять участие в битве, — ответил он. — Снять все, что не способно помочь нам, и будь я проклят, если это золото пойдет на пользу кому-то другому!

Мардиан не имел семьи, так что оставить драгоценности ему было некому. Так же, как некому оплакать его после кончины. Надо же, я подумала обо всем, кроме этого. Я считала, что он должен остаться и проследить за ходом дел, как бы они ни обернулись. А ведь римляне не позволят этого и подвергнут моего советника гонениям, как и членов моей семьи.

— Мардиан, — промолвила я, поразмыслив, — я дала тебе столько указаний о дальнейших действиях, и только сейчас до меня дошло, что все это от недомыслия. Не потому, конечно, что на тебя нельзя положиться. Но тот, кто стремится отомстить мне, обратится и против тебя. Забудь мои распоряжения и иди с нами. Когда настанет время, я дам тебе знак.

— Идти — куда?

— Вместе со мной, Хармионой и Ирас. Мы решили, что нам делать. Не стану говорить о подробностях — думаю, ты сам понимаешь. То, что не высказано, не может быть оспорено. Скажу лишь, что мы с радостью примем тебя в наш круг. Я предлагаю тебе верное, надежное убежище. Единственное убежище, недоступное для Октавиана.

— Понимаю. Иного выхода нет. — Он угрюмо кивнул.

Голос его звучал печально. Может быть, он до последнего момента надеялся, что я предложу какой-то иной, чудесный выход? Или поверил, что я смиренно согласилась с Олимпием?

— Нет, — подтвердила я. — У Олимпия нет ключей, отворяющих двери в тайный дом смерти. При всем его желании.

Олимпия они оставят в покое, и у него будет возможность выполнить мое поручение. Если захочет, он сможет отправиться в Рим и увидит триумф. Да, он останется свободным.

— Спасибо за предложение, — сказал Мардиан, словно я пригласила его на изысканный пир. Впрочем, в определенном смысле так оно и было. — В случае необходимости я его приму. Но, возможно, этой необходимости не возникнет. Город подготовлен к обороне, соотношение сил не безнадежное. И благородный Антоний, кажется, стал прежним…

— Да. Он пришел в себя.

Однако и прежнему Антонию случалось проигрывать сражения.

Спустился сумрак — глубокий, плотный пурпурный сумрак, столь же интенсивный, как и день, за которым он последовал. Город заливал мягкий фиолетовый цвет, исходивший, казалось, от самого моря. В такие вечера александрийцы устраивали приемы и посещали собрания, где наслаждались как игрой ума, так и тонкими иноземными винами и деликатесами. Но сегодня, в столь дивный вечер, улицы оставались пустынными.

Явились слуги, чтобы зажечь лампы. Немногие оставшиеся слуги. Большую часть наемных служителей дворца я отослала домой, остались только рабы и самые преданные из свободных. Всегда заполненный толпами служителей, дворец был многоцветным и шумным, а теперь опустел и затих.

В комнатах затеплились окруженные желтыми ореолами светильники. И тут мы услышали это — стук копыт у ворот. Мы оба вскочили и сцепили руки. Что бы там ни было, момент настал. Я закрыла глаза и сделала глубокий вздох.

От ворот доносился шум, людские голоса, храп и ржание коней. Некоторые из всадников держали факелы, и это позволяло разглядеть, что прибывшие — римляне. Но чьи римляне? Они смеялись, вертелись в седлах, переполненные радостным возбуждением.