
Онлайн книга «Цыганский барон»
Мара ожидала, что гвардейцы, выпив кофе, разойдутся, но этого не случилось. Не подозревая о ее желании избавиться от них, они вернулись к своим играм. Она смотрела на них, пытаясь понять, как ей обольщать их командира на глазах у столь представительной аудитории, тем более что эта аудитория во всем видела повод для смеха. Она не могла этого сделать. Она бросила взгляд на Родерика Пламя свечей в канделябрах на рояле теплыми золотыми отблесками играло в его волосах, высвечивало его широкие славянские скулы, оставляя глаза в тени. В этом неверном, колеблющемся свете его пальцы, покрытые с тыльной стороны тонкими светлыми волосками, казались еще более длинными, чем на самом деле, и фантастически гибкими. Он продолжал играть, словно не замечая того, что происходило вокруг него. У Мары были все основания полагать, что это ложное впечатление. Время от времени Родерик поднимал голову, окидывая внимательным взглядом комнату. Она ломала голову, изыскивая способ остаться с Родериком наедине. Она могла бы изобрести поручение для одного из телохранителей или даже для двоих, но не могла услать их надолго. А если бы даже ей удалось придумать предлог для устранения всей гвардии в целом, принц, скорее всего, ушел бы вместе со своими друзьями. Она наблюдала за ними в надежде заметить признаки сонливости, но они были бодры, словно только что встали с постели поутру. Прошло полчаса, час… Мара почувствовала, что ею овладевает отчаяние. Она встала и подошла к группе, игравшей в кости. — Какие вы все сегодня домоседы, — заметила она, склонившись над плечом Этторе и вглядываясь в раскатившиеся по столу кости. — Неужели в Париже не осталось гостиных, которые можно было бы посетить? Разве в Опере и театре Комедии сегодня нет спектаклей? Наверняка у господина Дюма есть какая-нибудь премьера. У него ведь всегда есть что-то новенькое в запасе! Сидевший неподалеку Михал оторвался от шахматной доски. — Кажется, в Историческом театре сегодня дают премьеру его последней драмы — «Хозяин Красного дома». — Я же говорю: что-то всегда есть! — У него всегда найдется пара смешных сцен и леденящих душу воплей, — одобрительно отозвалась Труди. — Сознайся, тебе больше нравятся нежные любовные сцены, — поддразнил ее Жак. — Говори за себя, — беззлобно отмахнулась Труди. — Мне нравятся поединки на шпагах. В наши дни совсем не осталось повода выхватить клинок. — Ты не в том месте живешь, — объяснил ей Этторе. — Скорее не в том веке. Мне бы хотелось быть одним из мушкетеров господина Дюма. — Не тоскуй, моя богиня, ведь для нас по-прежнему жив лозунг «Один за всех и все за одного!», — с широким жестом провозгласил итальянский граф. — В самом деле? — А ты сомневаешься? — Мне кажется, все вы сегодня выказали свою верность женщине самой что ни на есть никчемной: домоправительнице, щеголяющей новым нарядом и безмерно гордой тем, что ей удалось разобрать этот сарай на части и собрать его заново. Эта реплика не предназначалась для произнесения во всеуслышание, Труди обращалась только к Этторе, но как раз в этот момент наступила общая пауза в разговоре и ее слова прозвучали на всю комнату. Повисло неловкое молчание. Труди покраснела до корней волос. Тут заговорил Родерик, и его слова прорезали напряженную тишину подобно лезвию ножа: — Кое-кому лучше помолчать. Я считаю, что вам всем полезно, нет, просто необходимо познакомиться поближе с подвигами хозяина Красного дома господина Дюма. Что скажете, мои храбрецы? Несмотря на вопросительную форму, это, несомненно, был приказ. Гвардии не потребовалось и секунды, чтобы прийти к согласию. Этторе повернулся к Маре: — Вы пойдете, мадемуазель? — Я… думаю, нет. Я немного устала. — А вы, мой принц? Мара затаила дыхание. — Леденящие душу вопли и дуэли на шпагах меня сегодня не прельщают. В другой раз. Этторе вскинул голову, на его лице появилось лукавое выражение. — Вы забываете о нежных любовных сценах. — Стараюсь. Через несколько минут их и след простыл. Остался только Лука. Цыган выждал, пока за телохранителями не закрылась дверь и топот их сапог не замер в коридоре. Он почтительно поклонился Родерику: — Вы разрешите мне сегодня переночевать во дворе, ваше высочество? Принц закончил пьесу, которую играл на рояле, и поднялся на ноги. — Запах мыла силен, я готов с этим согласиться, но не-, ужели он невыносим? Цыган отрицательно покачал головой: — Я чувствую потребность провести ночь под открытым небом. — Потребность или желание? Некоторые желания можно и нужно подавлять. — Я цыган. Это потребность. Родерик кратко кивнул. — Делай как знаешь. Лука повернулся к Маре: — Я не хочу оскорбить ваше гостеприимство или ваш дом, мадемуазель. — Это не мой дом, — тихо возразила она. — Вы женщина. Для нас женщина подобна земле. Земля — наша мать, наш дом. Вот так и женщина. Наверное, я не умею объяснить толком, но раз вы женщина — вы дом, дающий нам еду и покой. Дом не нужно иметь. Им нужно только быть. — Ты все прекрасно объяснил, Лука, и я тебе благодарна. Спокойного тебе отдыха. Когда он ушел, Мара подошла к кофейнику, все еще стоявшему рядом с ее креслом у камина, и коснулась его. — Он все еще горячий. Налить вам еще чашку? — Спасибо, не нужно. Его голос раздался прямо у нее за спиной. Внезапно занервничав, Мара так неловко опустила кофейник, что он задребезжал на подносе. Она взяла одно из крошечных, покрытых глазурью пирожных и откусила кусочек. Оно было сочным, но во рту у нее так пересохло, что она едва не поперхнулась, пытаясь проглотить. Вторую половинку она опустила на поднос. Что же ей делать? Как подобраться к принцу? Она же не может просто взять и броситься ему на шею, так ведь? Есть женщины, способные просто подойти к мужчине и предложить заняться любовью, но она была не из таких. Должен существовать более тонкий подход. А молчание между тем затягивалось. — Вы уверены, что вам не хотелось пойти сегодня в театр? — спросил Родерик. — А может, дело в том, что вместе с памятью вы где-то потеряли свои бриллианты и театральный бинокль? Судя по всему, он не разделял точки зрения Труди на нее. Мара была от души рада этому. — О, все далеко не так серьезно. У меня просто не было сил куда-то ехать. — За короткое время вам удалось достичь очень многого. Возможно, даже слишком многого. |