Книга Зов сердца, страница 33 – Дженнифер Блейк

— Как ты можешь говорить, будто я не имею права, после того, что я для тебя сделала? Ты думаешь, это так легко? Думаешь, мне это нравится? Если так, то ты просто сумасшедший француз. Ты говорил, мне заплатят. А теперь я прошу о таком пустяке, а ты говоришь, что я хочу слишком много? Я не стану этого терпеть!

— Будь же благоразумной, Маленькая Нога. Мы не богатые люди, мой брат и я.

— Разве я прошу богатства? Нет! Может быть, мне следовало бы поговорить с Гастоном. Его бы очень заинтересовало то, что я должна сказать. Или, может, кто-нибудь еще заплатит золотом, чтобы выслушать меня. Если так случится, можешь свои товары…

Сирен улыбнулась, услышав грубое предложение о том, что может сделать Жан со своим товаром. Ее веселье прошло так же быстро, как появилось, когда Жан резко приказал что-то, и их голоса стихли. Она никогда раньше не замечала, чтобы Маленькая Нога проявляла такую назойливость, и еще меньше предполагала, что она может угрожать. Обычно она была очень веселая и спокойная, хотя при этом держалась с достоинством. Что-то вывело индеанку из равновесия, и Сирен хотела знать, что же это было. Она обязательно утром спросит об этом у Жана.

Сирен проспала час, может быть, два, когда ее разбудили тихие шаги. Минуту она лежала, прислушиваясь. Звук долетел откуда-то снаружи, но больше не повторялся. Потом кожаный полог зашуршал, приподнялся, и кто-то нагнулся, чтобы войти.

— Кто здесь? — резко окликнула она.

— Твой защитник.

Рене. Он выговорил это сухо и отчетливо. Слишком отчетливо. Он был или сердит, или пьян. Сирен никак не могла решить, что было бы хуже. Она села, натягивая на себя шкуру.

— Что тебе нужно?

— Как что? Разделить твое ложе. Что же еще?

— У нее екнуло сердце.

— Это не смешно.

— Я и не собирался шутить.

— У нас есть договор. Я надеюсь, ты будешь его соблюдать.

Что-то тихо зашуршало, и тяжелая одежда, вроде камзола, шлепнулась на край постели.

— Охотно, — тихо произнес он, — только Бретоны, видимо, считают, что я должен быть с тобой. Я предложил постоять на часах вместе с Гастоном, но меня все равно препроводили сюда.

— Препроводи себя куда-нибудь еще.

— Больше некуда.

— Мне все равно! — отрезала она, наклоняясь вперед. — Ты не можешь оставаться здесь.

— Почему бы нет? Ты меня боишься?

— Конечно, нет, но я не хочу, чтобы ты здесь оставался. Мне не нужна твоя защита. Можешь ты это понять?

— Я не лишен ума или сообразительности, что не всегда одно и то же. Ты высказалась исключительно ясно. А теперь можешь ты понять, что я не собираюсь трястись от холода на сырой земле ради нашего договора? Можешь ты заставить себя поверить в то, что я не жажду твоего роскошного тела, по крайней мере, в данный момент, и не имею ни малейшего намерения приставать к тебе с нежелательными ухаживаниями?

— Неужели? — Ей хотелось, чтобы вопрос прозвучал язвительно, а вместо этого в нем послышалось разочарование.

— Да. Если только ты не попросишь об этом, в таком случае я буду счастлив повиноваться.

— Ни за что!

— Тогда ты в безопасности.

— О, да, — воскликнула она, — а все тем временем считают меня твоей женщиной!

— Видимо, это неизбежно.

— Только не для меня. Убирайся отсюда!

Он не ответил. На постель шлепнулся его жилет, за ним последовало что-то полегче, должно быть, рубашка.

— Прекрати, — сказала она сдавленным голосом, — или я закричу так, что сюда сбегутся все мужчины, женщины, дети и собаки.

— Пожалуй, будет немного тесновато, а? И слишком людно.

— Этого я и хочу!

— Тогда, опять же, чтобы предотвратить такой переполох, у меня может быть прекрасный повод крепко поцеловать тебя. Я все думал, как сильно мне бы хотелось этого немного раньше, когда ты заигрывала с капитаном Додсвортом.

— Ты… я вовсе не заигрывала с капитаном!

— Но ты искусно имитировала.

Она понимала, что позволяет сбить себя с толку. Она обдумала свое положение. От крика, видимо, не будет никакой пользы, особенно если Бретоны знали, где сейчас находится Рене.

— Я просто демонстрировала дружеское расположение в интересах торговли.

— Пользуешься своими чарами ради выгоды? Женщин, которые так поступают, называют вполне определенно.

— Ты прекрасно знаешь, что я ничего подобного не имела в виду!

Он сел разуваться.

— Я-то знаю, куда уж лучше. Но далеко не всякий обладает моими познаниями о твоей сдержанной натуре. Тебе следует быть осторожней в выражениях.

— Сдержанная натура? Все потому, что я снова не падаю в твои объятья, однажды испытав твои ласки? Какое самомнение!

— А как же! — спокойно согласился он. — Разумеется, ты всегда можешь доказать, что я не прав.

— Ха! Такими хитростями можешь дурачить какую-нибудь несчастную служанку или глупенькую жену дворянина. Я ничего не обязана доказывать тебе.

Он снял брюки и, приподняв медвежью шкуру, скользнул под нее.

— Нет, не обязана. Для того, чтобы твердо поставить меня на место, тебе нужно всего лишь заснуть.

Ее мышцы напряглись, когда ее коснулась струя холодного воздуха, а шкура поползла с плеч, когда он потянул ее на себя. Больше всего ее раздражала его уверенность. Очевидно, она была вполне уместна. Сирен не видела выхода из того затруднительного положения, в которое угодила. Он повернулся, устраиваясь поудобнее, его колено коснулось икры ее ноги.

У нее внутри что-то оборвалось. Она набросилась на него, пихала его и колотила.

— Убирайся! — шипела она. — Убирайся! Оставь меня в покое.

В одно мгновение ее швырнуло на спину. Он всей своей тяжестью навалился на ее грудь и живот, так что она чуть не задохнулась. Он поймал ее запястья, крепко ухватил и рывком завел руки ей за голову. Она лежала неподвижно, сжавшись каждой клеточкой тела, пылая от негодования и обиды.

— Это было не слишком находчиво, — сказал он.

Ее грудь под ним вздымалась от частого затрудненного дыхания. Тяжесть его мускулистых бедер, его сдержанная сила и могучая хватка заключали в себе возможную угрозу. Он не делал ей больно, но никогда в жизни она не чувствовала себя более беспомощной или более уверенной в том, что попытка оказать сопротивление будет болезненной.

— Может, и нет, но это принесло мне облегчение.

— Да? Ты хотела ударить меня?

Порыв быстро проходил. Она ухватилась за это предположение как за соломинку.