Книга Берег ночью, страница 26 – Мария Галина

Я тихо ответил:

— Я знаю, святой отец.

Он вновь вгляделся мне в лицо, сказал:

— Да… ты знаешь.

И слегка подтолкнул меня в спину.

Я побрел вверх по тропе. Когда я обернулся, чтобы взглянуть — смотрит ли он мне вслед, дверь молельного дома уже закрылась. Да я бы и не разглядел — темно было.

Впрочем, не настолько, чтобы не видеть тропы. И все же подъем был ненадежным — камни выскальзывали из — под ног и я обращал больше внимания на то, чтобы глядеть на то, куда я ступаю, чем на то, что творится вокруг. По дороге мне встретилось несколько бредущих навстречу овец — я заметил их только тогда, когда чуть не наткнулся на них. Они не пострадали — животные всегда чувствуют неладное и могут избегать опасных мест сами — если только человек не сбивает их с толку. Когда они успокоятся, то соскучатся по знакомым загонам и вернутся — я не стал гоняться за ними. Может, потому, что слишком устал — все мешалось у меня в голове. Так всегда бывает после того, как события слишком быстро сменяют друг друга. Случись сейчас что — то еще в том же роде, я бы не удивился.

А потому я по — настоящему обрадовался, когда увидел Матвея — вот уж кто не менялся. Думаю, разверзнись у него над головой небо, он бы только пожал плечами и вернулся к обычным делам. Он действительно расположился у небольшого костра — я думаю, он разжег его не столько ради тепла, сколько из — за дыма, на случай, если кто окажется поблизости.

Увидев меня, он поднял голову, и без всякого удивления сказал:

— А, это ты… привет. С тобой все в порядке?

Я пожал плечами.

— Насколько это возможно.

— А что стряслось?

Я удивился.

— Ты еще спрашиваешь?

— Тряхнуло здорово. Это верно. Кто — нибудь пострадал?

— Нет, — я покачал головой, — сначала всех выкурили из дому эти странные твари; они носились и орали как оглашенные…

— Я видел отсюда, как они летели, — сказал он, — не понимаю, что тут такого? Видимо, когда выжигали лес, пламя захватило их гнезда, вот они и встревожились. А может, они чувствуют, когда идет землетрясение — видел, что делалось в небе?

— Вы говорите о тех… дивных домах? Сияющих дивных домах, которые…

— Я говорю о том, что любое создание, обладающее крыльями и хотя бы толикой рассудка, предпочло убраться подальше, пока все не кончится. Не знаю, что там тебе еще померещилось.

— Так, не только мне… Все видели, Матвей. Когда меня схватили…

— А тебя, значит, схватили, — сказал он, — это отец Лазарь их послал за тобой, так?

— Да… наверное… но потом он повернул всех обратно. Там, в холмах… что — то было. Совсем как в его рассказах про свои видения…

Он сказал:

— Вот как? И что же он теперь будет всем говорить?

— Ну, так… уже сказал. Он собрал всех в молельном доме…

— Тогда что же ты тут делаешь?

— Он сам меня попросил. Велел сходить сюда, за тобой.

— Ночью? — удивленно спросил он.

— Ну да. Он сказал, я уже ходил ночью, так что ничего. Но сначала он позволил мне помочь ему — я обносил всех хлебами… похоже, он меня простил.

Может быть, он все — таки сделает меня своим учеником, как ты думаешь, Матвей?

— Я ничего не думаю, — сказал он сквозь зубы. — Значит, он тебя отослал, так? А ты сам — ты взял этот хлеб?

Я захлопал глазами.

— Нет. Он отобрал у меня это блюдо, и сказал… он говорил со мной как с равным, Матвей, представляешь?

— Да, — сказал он сухо, — представляю.

Он поднялся и подошел к обрыву, хотя долину, где укрывались летние дома, разглядеть, понятное дело, отсюда было нельзя — ее покрывала глубокая лиловая тень.

Ничего не понимая, я пошел следом; стоило мне оказаться рядом, он железной хваткой вцепился мне в плечо.

— Гляди!

Не знаю, что я ожидал увидеть — может, те самые воздушные мосты, которые вновь воздвиглись в беспокойном небе? Но увидел всего лишь поднимающийся снизу столб дыма, снопы искр, медленно клубящиеся в ночном воздухе.

Горел молельный дом.

Матвей выпустил мою руку и кинулся туда — не по тропе, а по склону.

Это было опасно, особенно сейчас, потому что камни неплотно держались в своих гнездах. Вначале я едва поспевал за ним, но потом обогнал — пласт земли съехал вниз, открыв торчащие из земли корни, которые легко выдерживали мой вес. Тем более, что я, в отличие от него, мог хвататься за них обеими руками. Поэтому, когда я, избитый и исцарапанный, задыхаясь, добрался до стоянки, я уже успел потерять его из виду.

Только теперь до меня донеслись звуки — в них не было ничего человеческого. Вой, полный животного ужаса — жалобный, тонкий, скулящий. Мне пришлось сжать голову руками, чтобы эти звуки не разорвали мне череп.

Несколько темных силуэтов метались в дыму, но остальных не было видно — они все были там, в молельном доме…

Кто — то сломя голову, несся мне навстречу, я даже не понял, кто — лица было не различить под слоем копоти. Сначала я решил, что он бежит ко мне, но он, размахивая руками, пронесся мимо — я только и успел разглядеть, как на черном лице блеснули белки вытаращенных глаз.

Из узких окошек под крышей валил дым.

Теперь я уже слышал их — глухой стук; там, внутри, люди метались в дыму, ударялись о стены, но, казалось, они даже и не пытались высадить дверь — удары были беспорядочные, нестройные. Дверь, правда, была заперта, да еще и подперта снаружи тяжелым брусом, но все равно ее можно было высадить, если очень постараться. Просто они очумели.

Я обернулся, ища взглядом Матвея, но его все не было, и я один изо всей силы налег на засов, который неохотно начал выдвигаться из скобы. И вдруг почувствовал на своем плече чью — то руку.

Я думал, Матвей, наконец, добрался до стоянки и придет, наконец — то мне на помощь, но это был отец Лазарь. Стоило мне лишь взглянуть на него, и я понял, что он обезумел не меньше остальных. У него были такие глаза…

— Не мешай нам, — сказал он. — Это наша участь, не твоя! Вот он, удел рода человеческого! Он обречен на гибель, так или иначе!

Я попытался вывернуться, но его пальцы вцепились мне в плечо, точно когти.

— Они спускаются с неба, — сказал он, — и заполняют пустоты. Взгляд их — гибель, голос их — искушение. И люди пойдут за ними, и станут ими, и не бывать им больше людьми вовеки.

Из окошек показались языки пламени.

Я опять в отчаянной попытке ударился о дверь. Она была горячей.

— Оставь их, — сказал он, — пусть лучше погибнут, чем возродятся такими.

Теперь уже обеими руками он схватил меня за плечи и тряхнул — с такой силой, что оторвал от земли.