Онлайн книга «Гиви и Шендерович»
— Возможно, для простых душ вроде тебя, — ответствовал узник, — однако ж, она полна скрытого смысла, ибо сказанное еще не есть подразумеваемое. Ведь что есть муж Востока? Полная противоположность дочери Евы! Ибо если женщина говорит «нет», подразумевая «быть может», а «быть может», подразумевая «да», то мужи Востока говорят «да» подразумевая «быть может», и «быть может», подразумевая «нет». И если женщина способна сорок лет прятать от чужих глаз свою любовь, но даже на миг не способна скрыть ненависть и отвращение, то мужи Востока, не стыдясь любви, сорок лет будут прятать от чужих глаз ненависть, чтобы в нужный миг поразить ей врага, точно клинком. — И о чем же на деле повествует сия история, о, рассказчик? — Ты так и не понял? Она повествует о двух царях, — отвечал узник, — оба из которых не ложные, но лишь один — праведный. — Так ты это… призывал к свержению самодержавия? — Глупость ты сказал, о, Гиви! Самодержавие невозможно свергнуть. Цари могут удалиться на некий срок, однако же, они всегда возвращаются, ибо таков порядок вещей. Я призывал к воцарению царя сущностного и необходимого. А вот является ли нынешний царь Ирама таковым, это еще вопрос! — Да, — печально сказал Гиви, — Миша и вправду очень изменился. Впрочем, должно быть, мои глаза затуманены, о, мудрый, ибо я вижу его таким, каким он был прежде. Но ведь он — могучий муж, герой… — Должен сказать тебе, о, Гиви, что, ежели бы мир спасали герои, — сказал голос из тьмы, — мир не продержался бы и дня. — А мир нужно спасать? — вежливо поинтересовался Гиви. — Мир нужно спасать ежедневно и ежечасно. — Ну, Миша, по крайней мере, старается! Вот, джиннов изгнал! — Верно, — задумчиво проговорил Мюршид. — Царь изгнал джиннов одним своим словом. Но разумно ли он поступил? Каждый поступок имеет двоякое толкование… — По-моему, удалить джиннов во благо. Они не пропускали караваны, губили путников. — Предположим, о, Гиви, что некто помогущественней, чем даже сам царь Ирама поставил их туда — ибо там, в горах Мрака, не только караванные тропы! Быть может, джинны были меньшим злом, сдерживающим большее зло — а теперь путь большему злу открыт! — Какому злу? — насторожился Гиви, — я был там, я видел… там, о, Мюршид, творится нечто, от чего трясется земля! — Это еще не есть зло, — произнес из темноты голос, — страшнее будет, ежели она перестанет трястись. Однако, дела это давние, а у тебя есть заботы и поважнее. — Да уж, — угрюмо согласился Гиви, — это уже не моя забота. Я обречен сгинуть во мраке, где нет пути. — Не тревожься, о, сомневающийся. Выход есть всегда, нужно лишь уповать на милость Божию. Ибо даже если закроет Он перед тобой все пути и проходы, Он покажет скрытый путь, неизвестный никому. — Эх! — сказал Гиви, — из темницы еще никто не выбирался сквозь стены… — Как знать. Сорок один атрибут есть у Бога, из которых двадцать атрибутов необходимости, двадцать — невозможности и один — возможности. И, если предназначение твое угодно Всевышнему, он охотно предоставляет тебе последний атрибут! — Хотел бы я узреть этот самый атрибут в предлежащей тьме… — Спасение грядет, — сурово сказал Мюршид, — но учти, о, Гиви, что само по себе спасение тоже есть испытание! — Лучше испытание спасением, чем испытание темницей, — резонно возразил Гиви. — Как знать, — загадочно повторил Мюршид. Гиви хотел сказать еще что-то, но тяжкий скрип отверзающихся запоров заглушил его слова. * * * Интересно, подумал Гиви с поразившим его самого безразличием, это за мной? Или за тем беднягой? И если за мной, то с какой целью? В душе у него шевельнулась робкая надежда: неужто Миша все-таки одумался… да нет, маловероятно. — Что это, о, Мюршид? — спросил он шепотом. — Последний атрибут, — так же шепотом ответил Мюршид, — смотри! По стенкам запрыгало пламя факелов, освещающих коридор — с непривычки оно показалось Гиви прямо-таки ослепительным. Он моргал, привыкая к свету, и, когда привык, то увидел, как пламя просачивается сквозь приоткрытую дверь, и в нем маячат темные силуэты. Миша, — думал он, слыша, как торопливо заколотилось сердце, — эх, нет, не Миша! Ни один из новоприбывших не был похож на Шендеровича — один слишком маленький, двое других — слишком большие. Он вновь зажмурил глаза. — Господин, — произнес кто-то свистящим шепотом, — господин мой! Ты здесь? Гиви оглянулся во мрак, где скрывался его собрат по несчастью, полагая, что обращение могло адресоваться и к нему, но из угла не донеслось ни звука. — Господин мой Гиви! Отзовись, о, скрытый во тьме! — Это э… я, — произнес Гиви вовсе не с той готовностью, как, казалось бы, должен, — а это кто? — Везирь Джамаль, твой слуга… — О! — обрадовался Гиви, — это Миша тебя послал за мной? Так он передумал? Шендерович, конечно, бросил его сюда под горячую руку, как последняя скотина, но в принципе, он человек незлой, широкая натура, мог и одуматься… Это все Престол… Джамаль грустно покачал головой, увитой пышным тюрбаном. — Ежели бы он послал меня за тобой, — пояснил он, — то не иначе как с холодной сталью в руке или же с чашей, полной яда… Ты, мой господин, у него как бельмо на глазу! — Тогда зачем пришел? — поинтересовался Гиви, испуганно подбирая под себя ноги, насколько позволяли колодки. — Я пришел исключительно по велению собственного своего сердца, — с достоинством пояснил Джамаль, — ибо не дело, когда неправедный казнит праведного. — Э… — нерешительно проговорил Гиви, — очень мило с твоей стороны. Я принимаю твои соболезнования и все такое… — Не соболезнования предлагаю я, но помощь, — возразил Джамаль, — ибо от пустых сокрушений нет никакого проку. — Ну… — затруднился Гиви, которому Джамаль, в общем, не слишком нравился. — Ежели ты, друг мой хочешь принести цыпленка или же блюдо с рисом… Он замялся, поскольку его тревожили слова Джамаля насчет яда. — В узилище самый жирный кусок встанет поперек горла, — твердо произнес Джамаль, — и не пристало благородному поглощать трапезу в столь унылом месте. Гиви вздохнул. Похоже, Джамаль кормить его не собирался. Даже ядом. На всякий случай он печально возразил: — Благородный облагораживает любое место. Даже подобное сему. — Ты мудр и велик, о, господин мой! — всплеснул Джамаль пухлыми руками, — однако ж позволь, я выведу тебя отсюда, чтобы воздать все почести, которые полагаются по праву. |