Онлайн книга «Глядящие из темноты»
— Терре, — удивился маркграф, — еще не приходилось терять своих послов? — Приходилось, — согласился Берг, — поэтому она знает, как поступать в таких случаях. Он коротко кивнул, развернулся и вышел. * * * — Ты все слышал? Берг в возбуждении шагал по комнате. — Ну, — неохотно отозвался Леон, — это ж не в первый раз, ты ж сам говорил… — Говорил, — задумчиво проговорил Берг, — но с тех пор все зашло еще дальше. Ему нечего терять. А нам нечего тут делать, Леон. У нас перед ним нет никаких обязательств. Мало того. В свете недавних событий мы просто обязаны свернуть миссию и залечь до прибытия Второй Комплексной. Собственно говоря, это приказ… — Значит, Фембра? — Да. Фембра. Впрочем, просто так он нас не отпустит. — Берг наконец остановился, с удивлением поглядел на собственные, судорожно сжатые кулаки, медленно разжал их. — Ты знаешь, я думаю, он не так-то рвется идти на Ретру. Понимает, что с этой толпой голодных оборванцев Ретры ему не взять. Вот и старается подставить вместо себя заморскую державу. — Умеет же он просить любезно! — А, — Берг хрустнул пальцами, — я все же надеюсь, что дальше угроз он не пойдет. Он все-таки человек чести. Мы его гости. И послы. А вот под домашний арест посадить может — пока мы не станем посговорчивей. Я бы на его месте так и сделал. Так что нам нужно торопиться, Леон… — Бежать… — Да. Бежать. — Без сопровождения, без эскорта? Берг задумался, поджал губы. — Быть может, — сказал он, — нам следует обратиться к лорду Ансарду. Он рад будет насолить дядюшке. — Один раз сошло, сойдет и во второй? — усомнился Леон. — Никакой прямой выгоды Ансарду от нашего присутствия тут нет. От нашего отсутствия, впрочем, тоже. Мы, естественно, щедро его отблагодарим. — Стекляшками, — Леон поморщился. — В смутные времена они, знаешь ли, теряют цену… — Почему — стекляшками? Благорасположение Терры тоже немалого стоит. Ансард честолюбив. — Торгуешь тем, что тебе не принадлежит? Берг круто развернулся, остановился перед Леоном, поглядел ему в глаза. — Я готов торговаться на что угодно, — сказал он. — Обещать все, что он попросит. И даже сдержать обещание. Но нам нельзя здесь оставаться, Леон. Сам видишь… — Да, — неохотно согласился Леон, — вижу. А кстати, где Сорейль? — При леди Герсенде. — Ты бы вызвал ее — на всякий случай. «Если нам все же удастся уйти, — подумал он, — лучше бы она была здесь, а то этот дурень совсем потеряет голову». — Да, — поспешно кивнул Берг, — я позову ее… да… * * * — Сыграй мне что-нибудь, Сорейль, — сказала леди Герсенда, — мне не спится. Девушка молча опустилась на крохотную скамеечку, пальцы ее обхватили гриф лютни. Мелодия разрасталась, перекрывая шум дождя за окном. — Эта музыка, — сказала маркграфиня, — ах, эта музыка! С подпорченных сыростью гобеленов глядели нарядные дамы в алых и розовых платьях, ведущие на поводках лебедей и единорогов, розовые кусты на невидимом ветру осыпали лепестки и никак не могли облететь. — Что осталось в жизни, кроме этой музыки и этих вышитых людей? — задумчиво произнесла леди Герсенда. — Тени, одни тени! Я уже даже не могу вспомнить, чтобы было иначе. Пытаюсь, но не могу. Ты — иное дело. Иногда я тебе завидую. Ты молода… Ты знаешь, что такое любовь. Амбассадор Берг… Он храбр и силен. И так тебя любит! Не отрывая пальцев от струн, Сорейль мягко произнесла в такт музыке: — Вы тоже молоды, сударыня. Молоды и прекрасны. Прислушайтесь, что говорит лютня! Она поет о храбром рыцаре, о герое, который готов бросить к вашим ногам целый мир. Его страсть вернет жизни былые краски. Она как огонь, который согревает кровь усталым путникам, как алое вино, напоенное летним солнцем. — Что ты такое говоришь! — пробормотала Герсенда. — Мне нельзя слушать… — Это же мечта, сударыня, — отозвалась Сорейль, — песня… Песня о молодом храбреце, готовом отдать жизнь за прекрасную даму… О, нет! Он готов возродить ее к жизни, точно царевну из старой сказки, спящую в ледяном гробу… Он воскресит ее поцелуем и горячими объятьями! Она запнулась и покраснела. Покраснела и леди Герсенда — краска залила даже шею. — Страсть царственной женщины и сильного мужчины оплодотворит скудный край. — Замолчи, — торопливо сказала леди Герсенда. — Он такой пылкий, — тихо продолжала девушка. — Он тут, он рядом! Неужто не обжигают вас его пылкие взгляды, не трепещете вы от случайного прикосновения? Сильный, смелый… Ах, один лишь взгляд, одна ваша милостивая улыбка — и жизнь наполнится благоуханием роз и музыкой. Каждый день будет скрывать сокровища ночи, как золотой покров… — Ты говоришь, — слабо откликнулась леди Герсенда, — недозволенные вещи. — Я говорю о том, что мне ведомо, — твердо сказала девушка, — я знаю. Боги разгневались на Солер, ибо в царственном союзе недоставало огня. — Ах, ты меня смущаешь. И этот дождь… — Он прекратится. Рука об руку вы выйдете в сад, наполненный благоуханием цветов. Она помолчала и вкрадчиво добавила: — Это не вы неплодны, сударыня. Это он… Маркграфиня вздрогнула. — Откуда ты знаешь? — Знаю. И если вы хотите услышать детский смех… Она мечтательно добавила: — Дитя будет прикасаться к вам своими крохотными ручками. И грудь ваша наполнится молоком, как земля Солера наполнится благом… — Замолчи! — Леди Герсенда отвернулась, подошла к окну и еще тише повторила: — Замолчи… — Чтобы скрепить священный союз мужчины и женщины, Двое поставят на небе радугу… и краски вернутся в мир, и нивы вновь станут плодородными… Разве не ваш священный долг вновь вдохнуть жизнь в лишенный благодати край? — Я не знаю, — тихо сказала леди Герсенда, — о, я не знаю. — Это вам только кажется, сударыня, — отозвалась девушка. Записано со слов Сорейль, фрейлины Герсенды, маркграфини Солерской Когда-то давным-давно в дельте реки Пенны жила молодая девушка. Ее семья была небогата и ничем не знаменита, но сама она прославилась своей красотой настолько, что бродячие торговцы разносили слухи о ней по всей земле и знатные господа проделывали путь в несколько дней, лишь бы только взглянуть на нее. Рассказывали, что, когда ей не было и года, речная фея, владычица дельты, пролетая мимо на своих прозрачных крыльях, задержалась на миг у колыбели и поцеловала девочку — и оттого глаза ее сверкали и искрились, точно вода в летний полдень, а зубы были белы, как речной жемчуг. И нравом она была как река — легкая, веселая, хоть и капризная и переменчивая. Да, знатные лорды пускались в долгий путь, чтобы полюбоваться на нее, а она отдала свое сердце юноше — сыну местного кузнеца, потому что, как бы ни была она тщеславна (а все красивые и юные девы тщеславны, ибо такова их природа), она понимала, что не будет ей счастья ни во дворце, ни в замке, ибо жить надо не там, где хочешь жить, а там, где предпочел бы умереть — а она предпочла бы закрыть глаза среди речных заводей, тихих плесов и заливных лугов, где летом над осокой стоят стрекозы и бродят по воде водомерки, а зимой ищет корм перелетная птица. И вот уже была назначена свадьба, но неспокойно было у девушки на душе, ибо, хотя она понимала, что будущий муж станет любить ее и баловать, она грустила по своей девичьей воле и по отчему дому, который ей предстояло покинуть, — дом кузнеца, как и заведено у мастеров кузнечного дела, стоял на перекрестке дорог, что ведут в Солер и Ворлан. Видя, как она томится и не находит себе места, ее мать, женщина добрая, но неразумная, сказала: «Я знаю способ утишить твои тревоги. Чтобы сердце было спокойное, нужно жить в мире со всеми богами — и со старыми и с новыми, а те, кого нельзя называть, злопамятны и вдобавок покровительствуют всему, что рождается, живет и умирает. Отдай им перед свадьбой то, что положено им, — увидишь, тебе сразу станет спокойней». И девушка подумала: «Говорят, владычица реки — моя покровительница, а силы земли и силы воды в родстве, уж она-то замолвит за меня особое словечко. Живущие в роще и под рощей ведают всем, что рождается, живет и умирает, и могут навести порчу в ночь зачатия и поворотить глаза мужу, из-за чего он не будет любить меня и баловать так, как я бы хотела, и высушить молоко у коров. Лучше и впрямь пойти к ним, ибо они не помнят добра, но не прощают обиды». И она, накинув на плечи плащ, а на голову — платок, поздно вечером по росе направилась в запретную рощу, собрав все бусы и украшения, что она носила в девичестве, ибо в замужестве ей предстояло носить уже другие украшения. С реки тянуло холодом, солнце зашло за дальний плес, но вода чуть серебрилась, отражая небесный свет, в омуте играла рыба, и выпь кричала в тростниках, что считается недобрым знаком, если затеешь какое-нибудь дело. |