Онлайн книга «Красные волки, красные гуси»
|
– Так это деда Васи ящерица? – Да… все, что осталось. Странно, да? Вроде бабушка уж так отчима любила, а Васину ящерицу все равно сберегла. Рюша, подумала она, дитя трагического века. Потомок гигантов. Кто бы мог тогда подумать, что все в конце концов закончится именно так? Именно на нем? За окном прилипал к стеклу тяжелый туман, наверняка насыщенный тяжелыми металлами и прочей дрянью. Подошла к окну, прежде чем задернуть занавеску, на миг застыла, вглядываясь во тьму – одинокий фонарь распространял вокруг себя мутное облачко света, и в тени этого света стояла на мокром асфальте одинокая фигура с поднятым воротником. Она сделала непроизвольное движение рукой – то ли приглашение войти, то ли требование удалиться, но человек под фонарем не пошевелился, опустив голову, он продолжал неподвижно стоять под мелкой моросью, сыпавшейся с обездоленных небес. – Кто там? – спросил у нее за спиной Рюша. – Никого. Она опустила занавеску. * * * – Это зависит, – сказал антиквар, – от многих причин. Дело не в материалах, дело в клейме. В работе. Если вещь действительно старинная, как вы говорите… – Да, – сказала она, – старинная. – Все равно, если нет клейма фирмы, вам много не дадут. Прилично – да, но не много… – А если – Фаберже? – Тогда другое дело… Но как я могу точно сказать – не посмотрев… вы же понимаете? – Да, – отозвалась она, – да, понимаю. В разрывах облаков проглядывала синева – такая яркая, что почему-то было неприятно на эту синеву смотреть. Она шла – сумка оттягивала руку – и все время воровато оборачивалась: не преследует ли, догоняя, убыстряя шаг, темная фигура в просторном плаще. Нет… подумала она… нет… показалось… – А ты неважно выглядишь. – Ираида поглядела оценивающим взглядом. В манере поворачивать голову было что-то птичье, и косточки тоже были птичьими, суставы запястий, казалось, грозились вот-вот пропороть сухую кожу. – В твоем возрасте… в четырех стенах… Лучше бы это сказала своему сыну, подумала она. Мне-то что толку. – Женщине нужно уметь себя занять… и не распускаться. Для мужчины важно, чтобы жена всегда оставалась привлекательной, ты меня понимаешь? Картошку принесла? – Да. – Она вынула из сумки тяжелый пакет. – Творог? Ираида близоруко прищурилась, разглядывая дату на упаковке. – Рюша говорил, ваша мама была красавицей, – сказала неожиданно для себя. – Да, – сказала Ираида, – да, красавицей… на улицах вслед оборачивались, сама помню. Веселая была, смешливая – бокал с шампанским, а не женщина. Птичка божия. Всегда тянуло прислониться к кому-нибудь понадежней – вот и прислонилась. Тогда силу не прощали. – А… – Сильным быть страшно, милочка. Молния ударяет в высокие деревья. Вся семья ее… тоже не маленькие люди были, лауреаты. Да и отцовская родня… По каким курортам ездили! Отчим икрой черной кормил, с ложечки! А что осталось? Ничего! – Как – ничего? – машинально переспросила она. Ираида посмотрела из-под тяжелых век. Взгляд тоже птичий – острый, холодный. – Ничего, – с расстановкой повторила она. – Ты в следующий раз, когда творог покупать будешь, смотри на дату выпуска. Печень у меня, сама знаешь. И Рюшу только свежим корми – говорят, это передается. Стерва, подумала, старая стерва. Сильных ты боишься – вот и держишься за слабых. А они что, лучше? А вслух сказала: – Ладно. * * * – Была у мамы? – Рюша с наслаждением потянулся в неудобном кресле. Молча кивнула. – Как она? – Как всегда. Прихрамывает немного. Но не жалуется. – Никогда не жалуется, – согласился Рюша, – удивительная женщина! Железная! Думаешь, почему такой артрит? Все от машинки, от пишущей. Когда отца похоронила, работу на дом стала брать. Рукописи все эти… горы рукописей. – Думаешь, это хорошо, – вскинулась она, – быть железной? Стоило так надрываться? Ну зачем ей эта ящерица, скажи на милость? В ее-то годы? Ведь могла бы на эти деньги в санаторий съездить… хоть круглый год там жить – а что? Очень даже! – Мама, – сказал Рюша, – уже все потеряла. И не один раз – дважды. Дом. Семью. С тех пор она старалась… не вкладывать слишком много души… ни во что. Всегда держать что-то про запас. На крайний случай. – То-то я смотрю, не очень-то она по твоему папе убивается! – Оставь маму в покое! – сердито проговорил Рюша. – Ладно… Рюша, а ты… ведь сын – не может же она не любить собственного сына? Понимаю – я человек посторонний, невестка, но ты-то! Ведь и ради тебя пальцем пошевельнуть не желает… Губы у Рюши чуть заметно дрогнули. – Хватит, – сказал он. – Сказано, хватит! – Мои-то в их годы каждую неделю к поезду таскаются – посылочки, передачки – а у самих только и есть, что давление под двести и три сотки в пригороде! А с Ираиды Евгеньевны папа твой безответный всю жизнь пылинки сдувал… Рюша уже открыл рот, пытаясь что-то сказать – при этом сделался на удивление похож на обиженного карася, – но она уже схватила мусорное ведро, выскочила на лестничную клетку, хлопнув входной дверью. Бедный Рюша, подумала с великодушием победителя, отлично знает, что матушка его дражайшая не слишком-то к нему привязана. И никогда не была. А признаться стыдно – как же так, мать родная… вот и мучается. Он стоял на площадке, возле полуразбитого окна. Она даже отшатнулась от неожиданности – темная тень пересекла кафельный пол и упала у ног, когда Он пошевелился. – Ты… давно тут стоишь? – прошептала. Он не ответил. Твердыми пальцами взял ее за подбородок, взглянул в глаза. – Что с тобой? – спросил, – Ты плакала? Она тут же поняла, что точно, плакала или, во всяком случае, готова была заплакать и сейчас, сквозь подступившие слезы, улыбаясь, проговорила: – Нет. – Ну, все, – сказал Он сухо, – хватит. Пойдем отсюда! Вздрогнула. – Прямо… сейчас? – Да! Сейчас, немедленно! Почему нет? Потому что мне его жалко, подумала она. Потому что я до сих пор не знаю, где ты живешь… Да мало ли, почему. Обнял так, что она задохнулась. Площадка, провонявшая кошками, показалась лестницей в рай, увитой плющом. Все сразу стало, как надо. Господи, подумала, только бы это длилось… ну, пожалуйста, ну еще немножко! – Я увезу тебя, – сказал Он. – Очень скоро. Потерпи немного, ладно? |