Онлайн книга «Красные волки, красные гуси»
|
И вышел. Больше я его не видел. И все же я совершенно точно знаю, куда он пошел – и примерно могу восстановить, что произошло там, в помещениях Правительственного комплекса на Владимирской горке, пока толпы людей под мелким дождем тянулись в черные зевы вагонов – тянулись меж двух шеренг других людей; вооруженных, в нагрудниках и защитных шлемах. Восстановить от имени Себастиана… Если сейчас, после всего, и есть у меня хоть какое-то право, то только вот это – говорить от имени Себастиана. * * * Что только я себе не воображал, когда меня вели между складских кварталов, и, расталкивая дубинками толпу орущих и плачущих людей, посадили в черный, лаково блестевший правительственный «кондор». На какой-то миг мне даже показалось, что меня бросят в застенки… почему-то эта мысль меня успокоила, но потом я понял, что все это чересчур драматично… или романтично… То есть глупо. И, скорее всего, то, что меня ожидает, не имеет ничего общего с подвигом или славной смертью. И верно, меня привезли ко мне же домой. Я занимал две комнаты на цокольном этаже – в том здании, где находились всякие второстепенные службы, квартиры второразрядных чиновников, даже, кажется, общежития для делегаций из всяких отдаленных губерний, вроде Марселя или Константинополя… Там была масса всякого, в этом здании, всего я и не знал – меня гораздо больше привлекало то, что происходит снаружи, за охраняемой проходной. Меня провели в квартиру, и часовой стал снаружи у двери… Это был человек, но тут никакие разговоры о равенстве и братстве не помогли бы – я понял, что, если потребуется, он сделает все, абсолютно все… А я сидел и думал о том, что я все делал не так. Самое забавное, что я никак не мог понять: что именно я вообще сделал и что нужно было сделать… лица тех людей под дождем казались совершенно одинаковыми… глаза утонули в черных провалах, словно их и не было; лишь пустые глазницы… словно что-то страшное стерло все, что отличает одного человека от другого… безликая шевелящаяся масса, точно крысы или дождевые черви. Я было снял зачем-то телефонную трубку – даже не отдавая себе отчета, куда и зачем я собираюсь звонить, но телефон молчал. Потом я, кажется, заснул, а потом почувствовал, что в комнате что-то изменилось, словно стало труднее дышать, и когда я поднял голову, то увидел, что в дверях стоит Аскольд. Он отодвинул часового, закрыл за собой двери и прошел внутрь. А уже потом спросил меня: – Можно? Не понимаю, зачем он спрашивал, ведь он все равно уже вошел. Но я сказал: – Да… конечно. – Я подумал, что у меня ты будешь чувствовать себя неловко. Хотел по-домашнему. Я оглядел свою комнату – почему-то она показалась мне нелепой: все эти плакаты групп «Черный бабуин» и «Китайская стена», репродукции французских абстракционистов, моя собственная неумелая мазня… – Садитесь, старший. Мебель у меня тоже была модерновая, хлипкая – он с трудом уместился в кресле, но ничего не сказал. Только поправил: – Родитель. – Родитель… – Ты уж прости, что я так… Но я боялся, что ты попадешь в беду. В городе сейчас очень опасно, дитя мое. – Со мной ничего не случилось. – Ты вполне мог дождаться моих людей – зачем было убегать? – Я не знал… – Похоже на то. Нам пора объясниться – так, кажется, говорится в этих дурацких романах, которыми ты зачитываешься? Разумеется, ты многого не знал, дитя мое… А я не мог ничего тебе сказать – до поры до времени. Я молчал, уставившись в пол. – Что, не хочешь разговаривать с душителем свобод? Здорово же они тебя обработали, эти пустозвоны. Мне доносили, что ты таскаешься к каким-то диссидентам… Ну да ладно, с этим покончено. – Кто доносил? Шевчук? – Шевчук? – Он взглянул на меня и усмехнулся. – Да нет – Гарик. Почему-то мне стало полегче, что Гарик. И он это понял. – А что – Шевчук? Он ведь тебя совершенно беспардонно использовал – неужто ты до сих пор не понял? А ты его героем считал? Борцом за права человека? Он говорил в точности как Лесь. И на миг мне показалось – может, он понимает… Но я не успел ничего сказать, ни о чем спросить, потому что он продолжил: – Ведь что он такое, этот твой Шевчук – фикция. Обман зрения. Я сказал: – Не понимаю. Он что – твой человек? Провокатор? Почему-то слово «человек» далось мне с трудом. Он встал – должно быть, кресло все-таки было неудобным, – прошелся по комнате, потом снова сел… Я вдруг понял, что он очень устал. И держался из последних сил – поскольку ему нужно было уладить еще одно дело; со мной. – О нет… Тут игра тоньше. В конце концов провокатора можно разоблачить. Или перевербовать. А ты сделай из ничего убежденного диссидента. Изгоя. Вот это будет шедевр… Это ведь тоже искусство, мой милый – высшее искусство. Найди самого способного среди них, самого амбициозного, подающего надежды, отпусти вожжи – пусть поверит в себя, пусть начнет строить планы, а потом прижми как следует. Обложи со всех сторон, не давай развернуться, цепляйся ко всему… пусть уйдет из института, пусть вылетит с работы, пусть живет в дерьме… А он гордый, а он не может смириться, а ему хочется. И начинает он рыпаться, кричать, бить себя в грудь, как это у них, у обезьянок, принято, и отовсюду его видно, хорошо видно, и рано или поздно найдется кто-то, кто захочет его использовать. А ты уже тут, ты с самого начала тут… Это мед, на который слетаются мухи. – Я не очень понимаю, старший. – Родитель. – Да. Родитель. Вы хотите сказать… – Ты… – Да… Ты хочешь сказать, что за Шевчуком все время следили, и если бы он сам не выдал эту женщину, ее все равно бы взяли. – Именно это я и хочу сказать, мой милый. – Но он ее выдал. Сам. Вам… тебе это не кажется странным? Аскольд пожал плечами. – Значит, мы его напугали чуть больше, чем намеревались, вот и все. Не думаешь же ты, что он это сделал из лояльности? Среди них нет лояльных. Запомни это раз и навсегда. – Я понял. – Ничего ты не понял. – Он снова вскочил, прошелся по комнате. – По крайней мере, сейчас. Тебе еще предстоит учиться. Все эти сводки – нужно их прочесть, чтобы действительно понять. Он помолчал, потом сказал тихим, мягким шепотом, каким признаются в любви: – Мы стоим на грани гибели. Катастрофы. – Кто – мы? – Гранды, разумеется. Мы уже не в состоянии их удерживать, обезьянок. Они тащат все у нас из-под носа – технологии, идеи, теории… все. |