Онлайн книга «Медведки»
|
– И еще кострища. Собственно, мусорные кучи, кострища и могильники и составляют память человечества. И радость археолога. – А вы чем занимаетесь, – спросил я, чтобы проявить интерес, – кострищами или мусорными кучами? Получилось немножко неловко. Он мне нравился, а если человек мне нравится, я чувствую себя скованно. И от напряжения бываю бестактен. – Кострищами, – сказал он, – в своем роде. Кострами веры. Пожарами духа. Еще один неотъемлемый спутник человечества, да? – Храмы? – Да. Храмы. Святилища. Здесь были странные верования, вы знаете? Они поклонялись Гекате. Страшной змееногой богине. Святилища, алтари. Изображения на ритонах. Жертвенники. Ей и ее сыну. – Сыну? Я не помню, чтобы у нее были дети. В смысле, которым поклонялись. – Один был. – Ему было интересно рассказывать о своей работе. А я о своей не мог никому рассказать. – Вы в жизни не угадаете, как его звали. – Как? – спросил я равнодушно. – Ахилл. – Ахилл вроде сын Пелея и Фетиды, нет? Мирмидонянин. – С вами приятно разговаривать, – сказал он, – теперь мало кто способен с первой попытки выговорить слово «мирмидонянин». Не говоря уже о том, что мало кто это слово вообще знает. – Как же не знать? Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына. Он бесился, потому что военной добычей его обделили при дележке. В частности бабой. Вообще неприятный тип. Но сын Пелея, там точно сказано. – Это позднейшая трансформация образа. Очеловечивание. Вы ведь Хоммеля не читали, нет? Захарову? – Нет, – честно сказал я. – Собственно, статья, которую я пишу, называется «Ахилл в Северном Причерноморье. Хтоническая сущность и варианты генеалогии». Ахилл на самом деле был сыном Гекаты и богом мертвых. Да еще с морскими функциями. Ему поклонялись приморские поселения. А если учесть, что тогда почти все поселения были приморские... Старались задобрить, приносили в жертву девственниц. Особенно царской крови. Царской – это высший шик. Помните Андромеду, нубийскую принцессу? И кому ее отдали? Страшное божество, скорее всего, вообще не антропоморфное. – Чудовище? – Да. Чудовище, выходящее из моря. – Почти Ктулху, – сказал я. – Кто? – Ктулху, ну, Древний... – А! Интернет-фольклор? Нет, этот настоящий. То есть настоящий древний. Здесь неподалеку располагался вход в Аид, ну это вы знаете. Одиссей плавал сюда специально, чтобы спуститься в Аид. А ключ от входа был у Гекаты. Она его выпускала, своего сына, а потом, когда нагуляется, звала обратно. – Хорошо, что она больше так не делает. – Кто вам сказал? Все эти морские змеи... Здесь еще тридцать лет назад регистрировались наблюдения морских змеев, знаете? А если это он? Выплывал, искал своих адептов... возможно, помнил, что когда-то ему приносили жертву! Может, предложить ему чаю? Но тогда он спросит – а почему я не пью чаю. Неловко получится. – Вы говорите так, как будто он на самом деле существует. – Реальность – странная штука. То, что порождено нашим воображением, оно ведь не исчезает. Продолжает функционировать само по себе. Сейчас вот как раз время Гекаты. – В смысле? Калиюга? – Нет, просто полнолуние. Новолуние – время Ахилла. Полнолуние – время Гекаты. Если я не предложу ему чаю, он уйдет. И я смогу, наконец, отдохнуть. – Вот. Слышите? – Что? – удивился он. – Вроде опять шуршит кто-то. – Не слышу, – сказал он честно, – но я вообще стал хуже слышать. Я, наверное, пойду. – Он улыбнулся, и я подумал, что, может, он и псих, но симпатичный. – Вы знаете... я все хотел спросить – вам тут не одиноко? – Нет, что вы! – Жена не любит дачу. Сыро и поговорить не с кем. И магазинов приличных нет. А я люблю. Мне тут всегда хорошо работается. Но вы ведь молодой человек... – Что с того? Я устаю от людей. Их слишком много. – Ну не скажите. Настоящих людей мало. – В каком смысле настоящих? В смысле хороших? – Во всех смыслах. Что-то я совсем разболтался. Вы знаете что? Вы заходите. Просто так, ни с того ни с сего. Здесь и правда иногда бывает одиноко. – Спасибо, – сказал я, – обязательно зайду. – Только не в полнолуние, – обернулся он с крыльца. * * * Невидимые ремонтники уже побелили потолок, а в кухне вместо пола застывало ровное озеро цемента. Странно, что он не съехал никуда на время ремонта – вполне мог бы снять квартиру с обстановкой на месяц-другой или номер в гостинице. Впрочем, может, и снял, откуда я знаю? Может, у него тут что-то вроде оперативного пункта, а живет он совсем в другом месте. – С папиными предками мы разобрались. Я уселся на диван, который он не слишком постарался застелить газетами, – наверное, предполагает сразу после ремонта выкинуть. На джинсах останутся следы побелки, но это ничего. – Теперь давайте займемся мамиными. Оставался щекотливый вопрос касательно собственно папы – я предвидел возникновение самых разнообразных проблем, когда дело дойдет до родителей, но их я решил оставить на потом. – Просмотрели фотографии? Он кивнул. Мне показалось, что он изменился. Стал молчаливее, скупее на жесты. Уверенней. – Подобрали себе родню? – Кое-кого. – Он ладонью подвинул ко мне стопку фотографий. – Ну-ну, – сказал я, как доктор, осматривающий капризного больного, – что тут у нас... Сплошные персонажи «Тихого Дона». Надо же! Он напряженно всматривался мне в лицо – словно я Властелин Времени и под моей рукой они вот-вот оживут. – Значит, мама у нас по крови донская казачка? – Годится? – с тревогой спросил он. – Почему нет. Это же ваши родичи. Давайте думать, как они в Сибири оказались. – Сослали, – с готовностью предположил он, – во время раскулачивания. – Давайте не будем чересчур отягощать семейную историю. В Сибирь казаки еще при Иване Грозном переселялись. Осваивать фронтир. С фотографии на меня смотрели крепкие сильные люди, у женщины косы перекинуты на грудь, у мужчины закручены усы. Трое детей выстроились по росту на переднем плане. – Вот эти мне особенно понравились, – сказал Сметанкин. Я перевернул фотографию. На обороте выцветшими чернилами, аккуратными буквами, где жирные линии сменялись тонкими, волосяными, было выведено: «Тимофеевы, Тобольск, 1924». – Отлично. Значит, это мамина родня. А вот эта, видите, сбоку стоит, это ваша бабушка. |