Книга А порою очень грустны, страница 108 – Джеффри Евгенидис

— Я так рада, что воспользовалась случаем посетить знаменитую Пилгрим-Лейкскую лабораторию! Она произвела на меня ужасно сильное впечатление.

Что вызывало тревогу, так это чрезмерное веселье в голосе Филлиды. Мадлен приготовилась к худшему.

— И со стороны Леонарда было очень мило оторваться от работы и показать нам лабораторию. Я тут всем своим друзьям потихоньку даю уроки. Это называется «Все, что вы хотели узнать о дрожжах, но боялись спросить». — Филлида захихикала от удовольствия. Потом, прочистив горло, она сменила тему: — Я подумала, возможно, тебе будет интересно ознакомиться с тем, как развиваются события в семействе Хиггинсов.

— Нет.

— Рада сообщить, что дела идут гораздо лучше. Элли выехала из «Ритца» и вернулась домой к Блейку. Благодаря новой няне — которую оплачиваем мы с отцом — военные действия прекратились.

— Я же сказала, мне неинтересно.

— Ах, Мадди, — пожурила ее Филлида.

— Ну неинтересно мне. Какое мне дело — пускай хоть разводятся.

— Я знаю, ты сердишься на сестру. И у тебя есть на это все основания.

— Элли с Блейком друг другу вообще не нравятся.

— Думаю, это не так, — сказала Филлида. — У них бывают разногласия, как у всякой семейной пары. Но главное — они люди одного круга, они понимают друг дружку. Элли повезло, что у нее есть Блейк. Он очень стабильный человек.

— Что ты хочешь сказать?

— Только то, что сказала.

— Интересно ты, однако, слова подбираешь.

Филлида вздохнула в трубку:

— Нам надо об этом поговорить, но я не знаю, возможно, сейчас не время.

— Почему же не время?

— Ну, это разговор серьезный.

— Мы говорим об этом только потому, что Элли сунула нос не в свое дело. Иначе ты ничего не узнала бы.

— Это верно. Но факт состоит в том, что я все-таки знаю.

— Тебе что, не понравился Леонард? Разве он не был любезен?

— Он был очень любезен.

— Тебе разве показалось, что он какой-то не такой?

— Нет, вообще-то нет. Но за последнюю неделю я много слышала про маниакальную депрессию. Знаешь дочь Тернеров, Лили?

— Лили Тернер сидит на наркотиках.

— Теперь она определенно сидит на лекарствах. И будет сидеть до конца жизни.

— В смысле?

— В том смысле, что маниакальная депрессия — состояние хроническое. Ею болеют всю жизнь. Это не лечится. Люди таскаются по больницам, у них случаются нервные срывы, они не способны удержаться на работе. А их родственникам приходится все это переживать вместе с ними. Ты слушаешь, милая? Мадлен! Куда ты пропала?

— Я слушаю.

— Я понимаю, что ты все это знаешь. Но я хочу, чтобы ты задумалась, что это значит — выйти замуж за человека… за душевнобольного. Не говоря уж о том, чтобы растить с ним детей.

— А кто сказал, что я собираюсь за Леонарда замуж?

— Ну не знаю. Я просто говорю, вдруг ты собираешься.

— Мам, давай представим себе, что у Леонарда какая-нибудь другая болезнь. Скажем, у него диабет или что-нибудь такое. Ты бы так же себя вела?

— Диабет — ужасная болезнь! — воскликнула Филлида.

— Но если бы моему парню нужен был инсулин, чтобы поддерживать форму, ты бы вообще не переживала. Это было бы нормально, так ведь? Не считалось бы каким-то моральным недостатком.

— Я ничего не говорила про мораль.

— Конечно, что тут говорить!

— Я понимаю, ты считаешь, что я несправедливо сужу. Но я же просто стараюсь тебя оградить. Прожить всю жизнь с таким нестабильным человеком — это очень трудно. Я прочла статью женщины, которая была замужем за маниакально-депрессивным больным, и у меня буквально волосы дыбом встали. Я тебе ее пришлю.

— Не надо.

— Нет, пришлю!

— Я ее выкину!

— Это то же самое, что сунуть голову в песок.

— Ты для этого звонишь? — сказала Мадлен. — Чтобы читать мне нотации?

— Нет, — ответила Филлида. — Вообще-то я позвонила насчет Дня благодарения, хотела узнать, какие у тебя планы.

— Не знаю. — От злости Мадлен сделалась немногословной.

— Элли с Блейком приедут к нам, и Ричард Львиное Сердце с ними. Мы были бы рады, если бы и вы с Леонардом приехали. В этом году большого празднества мы не устраиваем. У Элис будет выходной, а я что-то не умею обращаться с плитой, как она. Эта штука скоро превратится в антикварную редкость. Хотя отец, разумеется, считает, что она работает просто прекрасно. Это он-то, который даже овсянку сам не готовит.

— Ты тоже не очень много готовишь.

— Ну, я стараюсь. Во всяком случае, старалась, когда вы были маленькие.

— Никогда ты не готовила. — Мадлен знала, что говорит несправедливо.

Филлида не поддалась на провокацию:

— Пожалуй, с индейкой я все-таки справлюсь, — продолжала она. — Так что если вы с Леонардом захотите приехать, мы будем очень рады.

— Не знаю.

— Не сердись на меня, Мадди.

— Я не сержусь. Мне пора уходить. Пока.

Она не звонила матери неделю. Всякий раз, когда раздавался звонок и, судя по времени, это могла быть Филлида, Мадлен не брала трубку. Но в следующий понедельник пришло письмо от Филлиды. В конверте была статья, озаглавленная «Замужем за маниакальной депрессией».

Мы с моим мужем Биллом познакомились через три года после окончания колледжа в Огайо. Первое мое впечатление о нем было такое: высокого роста, хорош собой и немного стеснителен.

Мы с Биллом женаты уже двадцать лет. За это время его три раза принудительно госпитализировали. Это не считая тех многочисленных случаев, когда он ложился в психиатрическое отделение по собственной воле.

Когда болезнь под контролем, Билл — все тот же уверенный в себе, заботливый мужчина, которого я полюбила и за которого вышла замуж. Он замечательный дантист, пациенты очень любят и уважают его. Конечно, все это время ему трудно было постоянно практиковать самостоятельно, еще труднее — работать в клинике с другими дантистами. По этой причине нам часто приходилось переезжать с места на место, перемещаться по всей стране туда, где, как считал Билл, имелась потребность в стоматологических услугах. Наши дети учились в пяти разных школах, и от этого им приходилось трудно.

Нашим мальчикам, Терри и Майку, нелегко было расти с папой, который сегодня может болеть за них во время баскетбольного матча, а завтра начинает говорить бессмыслицу, вести себя неподобающим образом с незнакомыми людьми или запираться в нашей спальне, отказываясь выходить по нескольку дней.