Онлайн книга «Нефертити и фараон. Красавица и чудовище»
|
У царевича не было возможности обернуться и посмотреть, кто это, болезнь сковала его шею окончательно, а оборачиваться всем туловищем значило потерять равновесие. Хотя какая разница, кто это, важно, что вторая колесница не хуже первой, а возница – его самого! Кроме того, они уже довольно далеко от площадки, но достаточно близко к скалам, чтобы задуматься над поворотом, если, конечно, нет желания попросту врезаться в гранит. У Аменхотепа не было, потому он перестал подгонять лошадей, поворачивать на полном скаку значило отправиться вслед за старшим братом Тутмосом. Но и преследователь тоже сбавил ход. Он догонял справа, оставляя царевичу место для разворота влево. «Разумно!» – мысленно похвалил возницу Аменхотеп. Краем глаза он все же заметил плюмажи Эйе на головах коней и усмехнулся. Сановник решил преподнести урок царевичу? Ничего, после разворота еще посмотрим, чья возьмет! По звуку он понял, что и колесница Эйе тоже повернула нормально. Снова началась погоня. Нефертити мчалась чуть в стороне не только потому, что хотела позволить Аменхотепу нормально повернуть, но и чтобы не глотать пыль за его колесницей. Заметив, что царевич притормаживает для поворота, она придержала и своих лошадей, нельзя сбивать ход его колесницы, успеет еще нагнать на обратном пути. Нефертити прекрасно знала возможности своих лошадей и самой себя, еще никому не удавалось обойти ее на прямой, а что до поворота царевич успел раньше, так он и уехал тоже раньше. Еще девушку задело то, что бывший приятель по школьным занятиям даже головы не повернул в ее сторону, держался прямо и надменно, словно ее колесницы и не было рядом. Ну, погоди! Тут ей пришло в голову, что если она приедет первой, то царевич будет просто обижен. Но и проиграть Нефертити не могла! Значит, нужно приехать одновременно с первой колесницей, что девушка и постаралась сделать. Аменхотеп, погоняя своих лошадей, мысленно дивился выдержке Эйе, все же не молод, а правит не хуже его, молодого и сильного. Хорош у него дядя! На площадку обе колесницы влетели одновременно, голова к голове у лошадей. И тут Аменхотепа ждала неожиданность – Эйе оставался там, где и стоял! Значит, его соперником (и еще каким!) был кто-то из наездников дяди? Хорош! Бросив вожжи рабам, чтобы поводили лошадей по кругу, позволяя прийти в себя, царевич спрыгнул с колесницы и обернулся всем телом к своему сопернику со словами: – Клянусь, ты правишь не хуже ме… Договорить он оказался не в состоянии. Со второй колесницы спрыгнула… девушка! Аменхотеп растерянно смотрел в такое знакомое и незнакомое одновременно лицо. – Неф?! Та рассмеялась: – Что же ты недоговариваешь, что я правлю не хуже тебя, Аменхотеп? Но поговорить им не дал Эйе, он склонился перед царевичем: – Беда. Пер-аа… – Умер?! – Нет, пер-аа пока не покинул нас, но очень плох… Аменхотеп не стал дожидаться объяснений, он снова вскочил в свою колесницу, и уже через мгновение пыль за ним клубилась в направлении дворца. Слуги бросились бегом догонять хозяина. Эйе вслед покачал головой: – А ведь завтра он будет пер-аа… – Что, так плохо? – У фараона пошла горлом кровь. * * * Прошли семьдесят дней траура, мумию фараона Аменхотепа III торжественно отнесли в его гробницу, были отслужены все положенные обряды, вознесены положенные молитвы, принесены дары… Страна и Фивы возвращались к своей обычной жизни. Для многих людей в ней мало что изменилось, а у большинства и вовсе ничего. Молодой фараон правил под присмотром царицы-матери Тийе и ее брата Эйе, ставшего у нового пер-аа чади. Постепенно в домах и даже во дворце снова началось веселье по вечерам, хотя всеобщие пиры пер-аа пока еще не устраивал. За всеми делами, заботами и волнениями Аменхотеп забыл о скачке, устроенной в день смерти отца, и о бывшей подружке детства Неф, вдруг оказавшейся лихой наездницей. Не до того… Новое положение сковывало молодого фараона сильнее болезни, перед ним падали ниц, ему льстили, его слушали, соглашались там, где и соглашаться было нельзя. А поговорить не с кем, юная жена умерла, бывшие друзья преклоняют колени, все смотрят как на живого бога. А сам Аменхотеп чувствовал, что вовсе не желает быть вот таким божеством. В нем ничего не изменилось, он живой, он человек! И молодой фараон вдруг понял, о чем когда-то говорил оракул Аменхотеп, сын Хапу: удел фараона – одиночество, потому что все остальные ниже! И нужно быть очень сильным, чтобы это одиночество выдержать. Аменхотеп и раньше не всегда любил веселые компании, сказывалась болезнь и невозможность веселиться наравне с остальными, а теперь сторонился еще сильнее. Мать готова выслушать сына, но это мать, ей не скажешь о том, как тоскует молодое сердце. Шли дни, и фараон почувствовал, что привыкает к положению выше остальных, к одиночеству над толпой, к ритуальной неподвижности божества. Эйе однажды в разговоре с царицей-матерью Тийе даже вздохнул: – Пер-аа скоро совсем станет колоссом, хоть сажай перед храмом. Сестра с тревогой покосилась на брата. – Что, так заметно? Это из-за болезни, ему тяжело наклоняться, потому и держится прямо. – Нет, он уже почти привык к царственной посадке и без болезни. – Хоть бы влюбился, что ли! – тоже вздохнула мать, понимая, что пер-аа должен быть божеством только на людях, а дома он человек. Аменхотеп III умел карать и миловать, ставить себе памятники и воевать, но при этом страстно любил жизнь во всех ее проявлениях, иногда и нарушал установленные правила, понимая, что жизнь только по правилам станет не в радость. А что будет с Аменхотепом IV? Эйе прав: фараон молод, но уже словно гранит. После этого разговора прошло несколько дней. Душный вечер опустился на Фивы, слабый ветерок был не в состоянии окончательно разогнать нагретый дневным солнцем воздух. В небе уже зажглись первые крупные звезды. Аменхотеп вышел из своих покоев в сад, чтобы хоть чуть подышать прохладой у пруда. Следом послушно семенили его глашатай и несколько слуг. От пруда доносились голоса и даже пение, видно, там собралась молодежь. Пир не был разгульным или излишне громким, скорее наоборот, оттуда лилась приятная песня. Сделав знак глашатаю, чтобы не смел объявлять о его приближении, и слугам, чтобы отстали, молодой фараон направился к пирующим. Уже издали он услышал голос сестры Бакетамон, видно, вечеринка собралась по ее инициативе. Девушка призывала послушать новую песню, компания затихла. Тут и Аменхотеп услышал сначала звуки лютни, а потом чарующий, чуть низковатый женский голос. Он обволакивал, хотелось без конца впитывать эти звуки, идущие, казалось, не от уст, а из души поющей девушки. – Своей любви отвергнуть я не в силах. |