Книга Рота уходит в небо, страница 24 – Александр Тамоников

— Ты че, Коль? Не надо. Ну ты че? – изрядно струсив, шептал разбитым ртом еще недавно жестокий и грозный командир отделения.

— Не будешь, тварь? А ну ты, Корявый?

Коркин поднял глаза на Николая.

— Веди сюда всю шоблу, ну? Быстро! Или я вас по одному сделаю, ну?

Превозмогая боль, Корявый двинулся к выходу. И почти сразу вернулся с Кузей и Смагой.

— Эй, Колян? Брось, да? Давай поговорим.

— Не о чем мне с вами говорить. Клянитесь, падлы, что никогда больше не тронете Костю, матерью клянитесь. Иначе начну мочить. Мне до фени.

— Ну ладно, ладно. Клянемся. Ты отпусти его, Коль?

— А ты, урод, че молчишь? – обратился Колян к вспотевшему Гольдину. – Ну, вонючка?

— Клянусь.

— Громче! И как положено.

— Мамой клянусь! Не трону больше.

Николай быстро встал, заставив отпрянуть назад старослужащих, держа по-прежнему оружие в руке.

— А вам говорю, если что надумаете, то лучше убивайте сразу, иначе я вас один черт достану, по одному кончу. Не я, так братан приедет. Конец вам один будет. По службе напрягайте, а беспредельничать не дам. Завалю, коли что. Поняли?

Колян отбросил горлышко в умывальник, подошел к Косте. Он ждал, что, увидев его безоружным, троица метнется на него, и готовился, как обычно в таких случаях, броситься им в ноги и гасить упавших. Но старослужащие оставались на месте.

— Пойдем, Кость, больше они тебя не тронут. Кровь сейчас смоем, все будет нормально.

Наутро начались разборки. Доронин пришел на подъем и во время построения увидел побитого Ветрова и, что крайне удивило его, не менее пострадавшего Гольдина, который в роте считался непререкаемым авторитетом в смысле неуставных взаимоотношений. Да еще пара дедов явно получила по тыкве.

— Это что за клоунада? Гольдин, старичок ты наш, кто же тебя, родимого, отделал? Неужели Ветров? А, Гольдин? Молчишь? Хорошо. Старшина! Веди людей на зарядку. Ветров с Гольдиным в канцелярию, по одному.

Костя стоял перед столом командира роты. Доронин посмотрел на него и начал разбирательство:

— Что случилось, Ветров?

— Ничего особенного, товарищ старший лейтенант.

— Ты так считаешь? А мне кажется, что ты ошибаешься. Кое-что явно произошло, и очень серьезное. Настолько серьезное, что если ты промолчишь, а Гольдин, командир отделения, после тебя заявит, что произошла потасовка и что именно ты, Ветров, первым набросился на сержанта, а тот лишь защищался, то дело примет нежелательный для тебя оборот. Мало того, что ты, мол, игнорировал уставные требования младшего командира, так еще с кулаками набросился на него. А это, Ветров, трибунал. Трибунал и дисбат, полгода как минимум. Смекаешь? Я-то буду знать, что это не так, но меры вынужден буду принять по заявлению Гольдина, раз ты молчишь. Так что произошло на самом деле?

— Вы хотите, чтобы я стал стукачом?

— Ну, Ветров! Вот этого я от тебя никак не ожидал. Ты же умный парень, а мыслишь, извини, как засранец малолетний. Мне не стукачи нужны, скажу больше, я их терпеть не могу, хотя мог бы создать целую сеть. Но не мой это стиль. Мне справедливость нужна, понимаешь?

— Так точно.

— Ничего ты не понимаешь, поэтому и играешь в благородство. Только не стоит этого делать. Ты Гольдина не знаешь, а я знаю. Знаю, что он подонок, чтобы не дать попортить себе шкуру, он будет, обязательно будет все валить на тебя. И свидетелей с десяток наберет. Выхода у него другого на этот раз нет.

— Что же я могу сделать?

— Рапорт написать.

— Я не буду этого делать.

— Ну смотри, заставить тебя я не могу. Свободен.

Доронин вызвал Гольдина.

— Ну, Гольдин, и удивил ты меня. Это надо же, ты и с разбитой мордой? Кто же такой супермен, расквасивший физиономию грозному деду, а? Неужели молодой Ветров?

— Все равно вы мне не поверите, а будете стараться уличить в том, чего я не совершал.

— Ты говори, говори, не решай за меня.

— А чего говорить, товарищ старший лейтенант? Оборзели молодые. Я пошел ночью в туалет по нужде, там Ветров этот курит. Я сделал ему замечание. Он начал пререкаться. Ну слово за слово, сцепились мы, а там же умывальники, да и освещение ночное.

— Стоп! Давай по порядку – кто начал первым?

— Получается, что я, раз первым сделал замечание.

— Я не о том. Кто ударил первым?

— Вот этого не помню, может, и я задел его случайно. Он ответил, ну и поехало.

— Такова версия, да? Ладно, вот тебе листок бумаги – пиши. Все как было. И подробно, Гольдин, со свидетелями.

— Так мы вдвоем были.

— А Коркин и Кузин? Твои друзья по несчастью?

— Их там не было.

— Где же они попортили свои физиономии?

— Не знаю. Я за них не ответчик.

— Тогда пиши за себя.

— Нет, товарищ старший лейтенант. Вы спросили, я ответил, а объяснительную или рапорт писать не буду.

Доронин задумался. А стоит ли раздувать дело? И так все ясно – деды наехали на молодых и неожиданно получили отпор.

— Ладно, Гольдин. А молодые у нас ничего, в обиду себя не дают, а, сержант?

— Если бы их еще кто трогал.

— Иди, приведи себя в порядок. И смотри Куделину на глаза не попадись. Не в твоих это интересах. Вообще-то, тебя на время лучше куда-нибудь отправить. Я подумаю.

В подавляющем большинстве случаи, связанные с нанесением физического оскорбления, становились предметом тщательного разбирательства внутри части. Выше, как правило, информацию не выносили. Но внутри разбирались досконально, раздавая «подарки» и правым и виноватым. Но на сей раз туалетную драку удалось замять. Гольдина отправили на полигон, ну а Ветрова положили в санчасть, через начмеда, с которым у Доронина сложились довольно хорошие отношения. Несмотря на то что в роте старослужащие пытались скрыть от молодых подробности ночного инцидента, слух по роте расползся быстро, и Колян с Костей стали пользоваться немалым авторитетом у всех, без исключения, солдат подразделения. Они этим не пользовались то ли оттого, что не знали, как это сделать, то ли от нежелания и неумения быть в центре внимания. Старослужащие больше не пытались задеть своевольных и отчаянных духов, а ребятам большего и не надо было. Николай, как появлялось свободное время, навещал Костю, принося ему письма и отправляя ответы. Без Кости Коляну было скучно, поэтому редкие часы свободного времени он проводил в санчасти. Разговор их сводился в основном к обсуждению проблем, со службой никак не связанных. Колян все больше задумывался о том, что будет делать после армии. Узнав, что Костя готовится по весне откосить от службы, Колян встревожился.