Онлайн книга «CITY»
|
— …да… — …чемпионат мира… — Все так, но… о'кей, чемпионат мира, что я могу сказать… я знал, что это чемпионат мира, я не такой кретин… Чемпионат мира засел у меня в голове с первого дня, когда я вышел на ринг… Смешно сказать, но бокс меня волновал не сильно, оказаться там, на самом верху — вот что волновало. Стать чемпионом мира. Потом все изменилось, но вначале… Боже, сколько честолюбия, подростком о чем только не мечтаешь… и крепко веришь в себя, люди часто тебя терпеть не могут, ты для них слишком самоуверен, или просто дурак с непомерными амбициями, и это все правда, но внутри… ей-богу, внутри тебя живет сила, прекрасная сила, жизнь в чистом виде… не как у тех, что уходят с головой в расчеты и прячут свои надежды под матрац, я знаю людей и легко вычисляю тех, которые маскируются, чтобы дойти до последнего раунда, пусть даже ценой нечестного приема… да, я был невыносим, но… Мондини ненавидел меня за это, всегда ненавидел… но… в те годы я научился оставаться в живых. А потом это становится болезнью, и она тебя не отпускает. — А Мондини, что он значил для тебя? — Не самая приятная тема. — Ты скажешь о нем что-нибудь, Ларри? — Не знаю. Это плохо обернулось, и, похоже, не могло обернуться иначе. — Вы расстались после боя с Поредой. — Ты помнишь тот бой, Дэн? — Конечно. — О'кей, тогда я кое-что тебе скажу. Перед четвертым раундом, вспоминаешь? — Последним раундом… — Да, перед последним, в углу ринга, в перерыве, Мондини уже не было со мной. — Он не пошел в угол? — Нет, не то, он был там и делал все необходимое, вода, соли и вся эта муть… но уже не было Мондини, не было моего Учителя, он бросил меня, улавливаешь? — Пореда часто повторял, что Мондини дал ему денег, чтобы тот победил. — Выкинь из головы все, что говорит Пореда. — Однако он… — Пореда болтает вздор. — Но провели расследование… — Вздор. Я поднялся с табуретки, и все, он ничего больше не способен сказать. — Это был один из самых напряженных раундов, когда-либо мной виденных. — Не знаю, я почти не помню, в тот момент это был уже не бокс, только жестокость и ненависть, и меня тоже не было, только тот, кто дрался на моем месте… — Мондини прекратил бой за двадцать две секунды до конца раунда. — Он не должен был так поступать. — Потом он говорил, что не хотел видеть противника, разбитого на мелкие кусочки. — Чушь собачья. Слушай меня хорошенько, я мог продолжать, и мог бы продолжать всю неделю, я был молод, а Пореда стар, и запомни как следует, я, наверно, забыл все, что происходило тогда, но одно я не забыл — лицо Пореды, лицо человека, у которого болит все, вплоть до дыры в жопе, он знал, что умрет прежде меня, святая правда, когда я увидел, как рефери прерывает бой и полотенце падает на ковер, мне казалось, это полотенце из угла Пореды, клянусь, наконец-то я понял его, так я подумал, и, кажется, вскинул руки кверху, в уверенности, что победил. Но на самом деле полотенце было моим. Полная чепуха. — У Пореды тяжелый удар, и Мондини это знал. — Мондини не должен был бросать полотенце. — Зачем он сделал это? — Спроси у него, Дэн. — Он неизменно утверждал: чтобы спасти тебя. — От чего? — Он говорил, что… — Спасти от чего? — Он говорил… — Давай сменим тему, ладно? — … — Ей-богу, столько лет прошло, а у меня все еще колотится сердце, когда прокручиваю в уме это… мне очень жаль, Дэн, но давай вырежем этот кусок, согласен? — Нет проблем, не волнуйся… можно смонтировать интервью как угодно. — …эта история, да… не знаю, я ничего не понял, то есть понял, но затем… нет, чушь собачья. — Потом ты перешел в клан братьев Баттиста. — Надо было куда-то идти, а у них были средства довести меня до первенства мира… — Об этом клане ходило много слухов, будто бы… — Знаешь историю о Мондини? Я расскажу тебе историю о Мондини, никому не говорил о ней, но тебе, для передачи, расскажу… да, четыре года спустя после того боя… мы не виделись, не звонили друг другу, вообще ничего… я оставался с братьями Баттиста, так? Это было, когда я готовился драться с Миллером, победитель должен был бороться с Батлером за Кубок мира, именно тогда… однажды мне дали в руки журнал с интервью Мондини. Не первое, я читал кое-какие до того, и все время он ухитрялся сказать какую-нибудь гадость про меня, одна реплика, иногда два-три слова; по-моему, он каждый раз стремился меня задеть. Ну вот, я принялся читать, журналист спрашивал у Мондини, какие шансы у меня против Миллера. И тот ответил: Конечно, если он с братьями Баттиста, то шансы есть. Журналист попросил повторить, так как плохо понимал. И Мондини сказал: Лоуэр — мыльный пузырь, в молодости он неплохо боксировал, но деньги ослепили его, теперь он — игрушка в руках братьев Баттиста, они творят из него что хотят, захотят — и доведут до первенства мира. Потом вся эта чушь насчет моей машины, насчет женщин, за которыми я бегаю… он не знал ничего обо мне, мы не виделись много лет, и он не знал ничего о женщинах, за которыми я бегал… хрен с ним, все равно он оставался моим Учителем, он знал, что я — великий боксер, знал, из какого теста я сделан, и не мог все забыть из-за одного журнального фото или вздора, где-то вычитанного, он наблюдал за моими встречами, он знал, что я могу обойтись без всех Баттист на свете, он разбирался в боксе, и я тоже, просто его распирало от злопамятства. Тогда я совершил страшную глупость, я пошел к его рингу, я приблизился к нему и прежде, чем успели меня остановить, сказал: Мондини, иди ты в жопу, — и начал избивать его, это было ужасно, но в общем-то он тоже боксер, он мог защищаться, что он и сделал, но я бил его, без перчаток, пока он не упал на пол, и я повторил: Иди ты в жопу, — и это последнее воспоминание о нем: Мондини лежит на ковре, подносит ладонь к лицу и разглядывает ее, всю в крови, и это последний раз, когда я видел его. С тех пор я лишь читал его интервью и больше не хочу ничего о нем знать. Ужасно, не правда ли? — Ты больше не разговаривал с ним? — Какого хрена. Он был моим Учителем. У тебя был Учитель, Дэн? — У меня? — Да. — Наверно… наверно, да… — Трудно быть Учителем, мало кому удается, так? — Наверно. — Трудно быть Учителем. — … — А были другие? Я имею в виду, другие учителя. |