Книга Музей невинности, страница 32 – Орхан Памук

— Ты права, — сдался я. — Разумные девушки, не буду сейчас их называть, которые боятся Мехмеда и не хотят дружить с ним, несмотря на его серьезные намерения, чувствуют себя гораздо спокойнее с мужчинами другого сорта и могут зайти довольно далеко, даже если не уверены в их серьезных намерениях.

— Ну вот, разве я тебе не говорила! — гордо произнесла Беррин. — А сколько мужчин в этой стране через много лет попрекает, унижает жену за то, что она отдалась до свадьбы! Я тебе еще вот что скажу: твой друг Мехмед на самом деле еще не влюбился ни в одну из девушек, с которыми хотел встречаться. Когда мужчина влюблен, это сразу чувствуется, и женщина сразу поведет себя по-другому. Конечно, я не говорю, что она немедля готова на все, но может сблизиться с ним настолько, чтобы выйти за него замуж.

— Мехмед и не мог влюбиться, потому что ни одна из девушек не доверяла ему, они все обычно боялись его. Вот и поди разберись, что раньше — яйцо или курица.

— Это неверно, — не соглашалась Беррин. — Чтобы влюбиться, постель и физиология не нужна. Любовь — это как у Лейлы и Меджнуна.

В ответ я лишь вздохнул.

— Что там у вас такое, расскажите-ка и нам, — обратился с другого конца стола брат. — Кто с кем в постели?

Беррин укоризненно посмотрела на мужа — рядом были дети, и прошептала мне на ухо: «Вот поэтому главное, что от тебя требуется, это понять, почему скромный, как ягненочек, Мехмед до сих пор ни в кого не влюбился, ни в одну из своих девушек, относительно которых у него были серьезные намерения».

Я чуть было не признался Беррин, которую глубоко уважал за ум, что Мехмед — неисправимый завсегдатай домов свиданий. С одной стороны, он регулярно посещал обитательниц приватных домов в Сырасельвилер, Джихангире, Бебеке и Нишанташи. С другой, пытался создать серьезные отношения с порядочными двадцатилетними девочками, с которыми знакомился в приличных местах, например на работе, но с ними у него ничего не получалось. Почти каждую ночь Мехмед проводил в страстных объятиях фальшивых кинозвезд. Иногда, напившись, он пробалтывался, что ему давно не хватает денег на девиц или что от усталости он не может собраться. Однако, когда мы с друзьями поздно ночью выходили откуда-нибудь из гостей, вместо того чтобы отправиться на покой домой, к своему отцу с четками и обмотанными платками матери и сестре, вместе с которыми он исправно постился во время Рамадана, Мехмед прощался с нами и шел ночевать в какой-нибудь дом свиданий, в Джихангир или Бебек.

— Tы слишком много пьешь сегодня, — заметила Беррин. — Не надо. Столько народу, все на вас смотрят...

— Хорошо, — с улыбкой согласился я и поднял стакан.

— Погляди-ка, Осман чем-то озабочен, — сказала Беррин, — а ты совсем расслабился... Как вы, два брата, можете быть такими разными?

— Вовсе мы не разные, — обиделся я. — Мы очень похожи. Я теперь стану гораздо ответственней и серьезнее Османа.

— Признаться, не люблю я серьезных, — улыбнулась Беррин. — Tы меня совсем не слушаешь, — донеслось до меня через некоторое время.

— Что? Слушаю, еще как слушаю...

— Ну, о чем я только что говорила?

— Tы сказала, что любовь должна быть как в сказках. Как у Лейлы и Меджнуна, — это я запомнил.

— Нет, не слушаешь, — засмеялась Беррин. Но на её лице промелькнуло беспокойство за меня. Она повернулась к Сибель, чтобы понять, заметила ли та, в каком я состоянии. Но Сибель оживленно рассказывала о чем-то Мехмеду и Нурджихан.

Все это время я пытался не признаваться себе, что часть моего сознания была занята Фюсун. Разговаривая с Беррин, я спиной чувствовал, что она сидит где-то там, позади. И всю помолвку думал только о ней... Но довольно! И так видно: ничего у меня не получилось.

Под каким-то предлогом я встал из-за стола. Мне хотелось посмотреть на Фюсун. Я обернулся, но её не увидел. Было очень много людей, все они разговаривали, пытаясь перекричать друг друга. Шума добавляли еще и бегавшие меж столами дети. На это накладывались звуки музыки, звон вилок, ножей и тарелок, и все сливалось в общий плотный гул. А я пробирался сквозь толпу, туда, в конец зала, где была Фюсун.

— Кемаль, дорогой, поздравляю! — крикнул чей-то голос. — Когда танец живота?

Голос принадлежал Задавале Селиму, сидевшему за одним столом с семейством Заима, и я улыбнулся в ответ, будто меня рассмешила его шутка.

— Прекрасный выбор, Кемаль-бей, — похвалила меня какая-то добродушная с виду тетушка. — Вы меня, наверное, не помните. Я довожусь вашей матушке...

Не успела она договорить, кем она доводится моей матушке, как прошел официант с подносом и слегка задел меня. Когда я опять посмотрел на тетушку, она была уже далеко.

— Дай посмотреть кольцо! — Какой-то мальчишка вцепился мне в руку.

— Перестань сейчас же, как не стыдно! — резко одернула его дородная мать. Она замахнулась, будто собираясь его ударить, но мальчишке явно было не впервой, и, хитро хихикнув, он моментально увернулся. — Иди сюда, сядь! — прикрикнула она на него. — Извините, Кемаль-бей... Поздравляем!

Совершенно незнакомая мне женщина средних лет хохотала до упаду, лицо её от смеха раскраснелось, однако, перехватив мой взгляд, она посерьезнела. Её муж познакомил нас: оказалось, это родственница Сибель, живущая в Амасье. Не буду ли я так любезен посидеть с ними? Надеясь, что увижу Фюсун, я пристально всматривался вдаль, её не было видно, будто сквозь землю провалилась. Мне стало больно. Незнакомая мне прежде горечь растекалась по моему телу.

— Вы кого-то ищете?

— Меня ждет невеста, но я все-таки выпью с вами рюмочку...

Они обрадовались, сразу сдвинули стулья, чтобы я сел. Нет, тарелку мне не нужно, еще немного ракы.

— Кемаль, дорогой, ты знаком с генералом Эрчетином?

— Ага, — буркнул я. На самом деле никакого генерала не знал.

— Я муж двоюродной сестры отца Сибель, молодой человек! — скромно представился этот генерал. — Мои поздравления!

— Простите меня! Вы в штатском, и я вас сразу не узнал. Сибель часто вас вспоминает.

Сибель как-то рассказывала, что много лет назад её кузина познакомилась летом на Хейбелиада с неким морским офицером и влюбилась в него; я слушал тогда невнимательно, решив, что адмирал, само собой, звание высокое, к такому человеку всегда с почтением отнесутся в любой состоятельной семье, так как он необходим для связей с чиновниками либо для получения отсрочек от армии и других поблажек, но что это всего-навсего военный и не более того. А сейчас мне почему-то захотелось понравиться ему, проявить уважение, например, заявить: «Генерал, когда военные наведут порядок в стране? Реакционеры с коммунистами ведут нас к гибели!» — и, хотя я был очень пьян, бестактности себе не позволил. Пытаясь выглядеть трезвым, я, точно во сне, поднялся из-за их стола и вдруг вдалеке заметил Фюсун.

— Вынужден вас покинуть, господа! — обратился я к удивленно смотревшим на меня гостям.