Книга Снег, страница 103 – Орхан Памук

Тот же самый ведущий, появившийся после этого на экране, повел речь о трагедии, которую будут играть этим вечером, рассказал о том, что главный исполнитель Сунай Заим много лет готовил эту пьесу. На экране появлялись смятые афиши пьес Суная, в которых он много лет назад играл Наполеона, Робеспьера, Ленина, якобинцев, черно-белые фотографии Суная (какой худенькой была когда-то Фунда Эсер!), а также некоторые другие предметы, напоминавшие о театре, которые, как решил Ка, актерская пара возила в чемодане (старые билеты, программки, вырезки из газет тех дней, когда Сунай думал, что будет играть роль Ататюрка, и печальные виды анатолийских кофеен). В этом ознакомительном фильме было что-то скучное, напоминавшее документальные фильмы об искусстве, которые показывали по государственному телевидению, но неофициальная фотография Суная, то и дело появлявшаяся на экране, снятая, как было понятно, недавно, настойчиво напоминала разрушающийся, но по-прежнему претенциозный облик глав государств за железным занавесом и диктаторов стран Среднего Востока и Африки. Жители Карса уже поверили в то, что Сунай, которого они видели по телевизору с утра до вечера, принес в их город покой, и начали чувствовать себя гражданами города, и по какой-то загадочной причине обрели уверенность в будущем. На экране то и дело показывали неизвестно откуда взявшийся флаг турецкого государства, которое турки объявили восемьдесят лет назад, когда османские и русские войска ушли из города, в те дни, когда армяне и турки убивали друг друга. Появление на экране этого изъеденного молью и испачканного знамени больше всего обеспокоило Тургут-бея.

— Этот человек — сумасшедший. Он навлечет на всех нас беду, смотрите, чтобы Кадифе не выходила на сцену!

— Да, пусть она не выходит, — сказала Ипек. — Но если мы скажем, что это ваша мысль, а вы, папочка, знаете Кадифе, она на этот раз проявит упрямство и откроет голову.

— Хорошо, и что будет?

— Пусть Ка сразу же идет в театр, чтобы убедить Кадифе не выходить на сцену! — сказала Ипек, повернувшись к Ка и подняв брови.

Ка, долгое время смотревший не в телевизор, а на Ипек, не понял, в результате чего появилась эта мысль, и стал волноваться.

— Если она хочет открыть голову, пусть откроет дома, когда все уляжется, — сказал Тургут-бей Ка. — Сунай сегодня вечером в театре непременно устроит провокацию. Я очень раскаиваюсь, что поверил Фунде Эсер и поручил Кадифе этим сумасшедшим.

— Папочка, Ка сходит в театр и убедит Кадифе.

— До Кадифе дойти теперь можете только вы, потому что Сунай вам доверяет. Сынок, что случилось с вашим носом?

— Я поскользнулся и упал, — сказал Ка виновато.

— Вы и лоб ударили. Там тоже синяк.

— Ка весь день бродил по улицам, — сказала Ипек.

— Отведите Кадифе в сторону, чтобы не заметил Сунай… — сказал Тургут-бей. — Не говорите ей, что услышали это от нас, и Кадифе пусть не проболтается, что это сказали вы. Пусть она совсем не спорит с Сунаем, пусть придумает какую-нибудь уважительную причину. Лучше всего пусть скажет: "Я больна, голову открою завтра дома", пусть даст слово. Скажите ей, что мы все очень любим Кадифе. Деточка моя.

В какой-то момент глаза Тургут-бея увлажнились.

— Папочка, я могу поговорить с Ка с глазу на глаз? — сказала Ипек и подвела Ка к обеденному столу. Они сели на край стола для ужина, на который Захиде еще только положила скатерть.

— Скажи Кадифе, что Ладживерт хочет этого, потому что попал в затруднительную ситуацию, в трудное положение.

— Скажи мне сначала, почему ты передумала, — сказал Ка.

— Ах, милый, нечего сомневаться, поверь мне, я всего лишь считаю, что то, что говорит отец, — верно, и все. Удержать Кадифе вдалеке от беды, которая случится сегодня вечером, для меня сейчас важнее всего.

— Нет, — сказан Ка внимательно. — Что-то произошло, и ты передумала.

— Бояться нечего. Если Кадифе собирается открыть голову, то откроет потом, дома.

— Если Кадифе этим вечером не откроет голову, — сказал Ка осторожно, — то дома, рядом с отцом, никогда не откроет. И ты это знаешь.

— Прежде всего важно, чтобы моя сестра вернулась домой целой и невредимой.

— Я боюсь одного, — сказал Ка. — Того, что ты что-то от меня скрываешь.

— Милый, ничего такого нет. Я очень тебя люблю. Если ты хочешь быть со мной, то я сразу же поеду с тобой во Франкфурт. Ты увидишь, как я со временем там привяжусь к тебе и влюблюсь в тебя, и забудешь нынешние дни, будешь любить меня с доверием.

Он положила свою руку на влажную и жаркую руку Ка. Ка ждал, не веря в красоту Ипек, отражавшуюся в зеркале буфета, в сверхъестественную притягательность ее спины в бархатном платье на бретельках, в то, что ее огромные глаза так близко от его глаз.

— Я уверен, что произойдет что-то плохое, — сказал он потом.

— Почему?

— Потому что я очень счастлив. Совершенно неожиданно я написал в Карсе восемнадцать стихотворений. Если я напишу еще одно новое, то получится книга стихов. Я верю, что ты хочешь вместе со мной поехать в Германию, и чувствую, что меня ожидает еще большее счастье. Но также я понимаю, что этого счастья для меня слишком много и что непременно случится несчастье.

— Какое несчастье?

— Например, как только я выйду, чтобы убедить Кадифе, ты встретишься с Ладживертом.

— Ах, какая глупость, — сказала Ипек. — Я даже не знаю, где он.

— Меня избили за то, что я не сказал, где он.

— Смотри не говори никому, — сказала Ипек, нахмурив брови. — Ты скоро поймешь глупость своих страхов.

— Ну, что случилось, вы не идете к Кадифе? — произнес Тургут-бей. — Через час и пятнадцать минут начинается спектакль. По телевидению также объявили, что дороги вот-вот откроются.

— Я не хочу идти в театр, я не хочу выходить отсюда, — прошептал Ка.

— Мы не сможем убежать, оставив Кадифе несчастной, поверь мне, — сказала Ипек. — Тогда и мы не сможем быть счастливыми. Иди и во что бы то ни стало попытайся убедить ее, чтобы мы были спокойны.

— Полтора часа назад, когда Фазыл принес мне известие от Ладживерта, — сказал Ка, — ты говорила мне не выходить на улицу.

— Говори быстро, как я могу доказать тебе, что, если ты пойдешь в театр, я не сбегу, — сказала Ипек.

Ка улыбнулся.

— Тебе нужно подняться наверх, в мою комнату, я закрою дверь на ключ и на полчаса заберу ключ с собой.

— Хорошо, — весело сказала Ипек. Она встала. — Папочка, я на полчаса поднимусь наверх, в свою комнату, а Ка, не беспокойтесь, сейчас идет в театр поговорить с Кадифе, Не вставайте совсем, у нас наверху одно спешное дело.

— Да благословит его Аллах! — сказал Тургут-бей, но волновался.

Ипек взяла Ка за руку, не отпуская его, когда они проходили холл, и повела его наверх по лестнице.