Онлайн книга «Иероглиф смерти»
|
Маша качнула головой: – Нет. Я намерена задать вам несколько вопросов. – Это хорошо. Когда женщина пытается спорить с мужчиной, это очень часто выглядит жалко. – Есть такая китайская пословица: даже если надеть на быка уздечку и седло, он не превратится в коня. Я не буду пытаться вас переубеждать, Виктор Степанович. У меня на это просто нет времени. А теперь позвольте мне задать вопрос по существу. Когда вы виделись с дочерью в последний раз? – Дня три назад. – С тех пор вы общались? – Нет. Э-э… – Романенко облизнул губы кончиком языка, словно они внезапно пересохли. – Мария Александровна, вы не против, если я налью себе выпить? – Нет, – качнула она головой. Романенко открыл ящик стола, достал бутылку скотча и граненый стакан. – Вам не предлагаю, потому что вы на службе, – прокомментировал он, открывая бутылку. – Хотя, если хотите попробовать… – Спасибо, но я не люблю виски. – Это «Спрингбэнк» тридцатидвухлетней выдержки. Мария снова качнула головой: – Нет. – Ну, дело ваше. Романенко поднес стакан к губам и сделал глоток. Снова облизнул губы и сказал, с хмурой задумчивостью разглядывая стакан: – Я практически ничего не знаю о ее жизни. Однако пару дней назад она приходила ко мне за деньгами. С ней был парень. Очень самоуверенный. Он представился художником. А когда они уходили, сунул мне свою визитную карточку. Потом я звонил ей, интересовался, какие отношения у них с этим парнем. Она сказала, что они друзья. – Романенко дернул уголком губ и добавил: – Должно быть, это означает, что она с ним спала. Он залпом допил виски и поставил стакан на стол. – Как долго они встречались? – спросила Маша. – Не знаю. Но не уверен, что долго. Ира была не из тех, кто может долго терпеть рядом с собой мужчину. – Чем Ирина занималась по жизни? – В прошлом году она бросила университет. После этого… – Он пожал плечами. – Она работала… там, сям… но это нельзя назвать работой. – Почему? – Потому что она не умела работать. Никогда. Деньги она получала от меня. Суммы не грандиозные, но на жизнь вполне хватало. – На каком факультете она училась? – На факультете антропологии. Кафедра восточной мифологии. – Почему она ушла из университета? – Сказала, что ей и это надоело. За последний год Ира сменила несколько мест, но нигде не задерживалась дольше месяца. Ей везде было скучно. Она вообще не хотела работать, но я настаивал. – Зачем? – Затем, что бездельники плохо кончают. И то, что случилось с Ирой, – лишнее тому подтверждение. Романенко снова взялся за бутылку. Маша посмотрела, как он наполняет стакан, и спросила: – У вас сохранилась визитная карточка того парня? – Да. Сейчас… – Романенко поставил бутылку, открыл верхний ящик стола, порылся в нем, достал визитку и протянул ее Марии: – Вот. Она взяла карточку и сунула ее в сумку. Затем поднялась с кресла и сказала: – Вы не выглядите как убитый горем отец. Но это ничего не значит. В любом случае, я благодарна вам за то, что вы нашли в себе силы встретиться и поговорить со мной. Мой телефон есть у вашего секретаря. Всего доброго! Любимова повернулась и зашагала к двери. – Постойте! – окликнул ее Виктор Степанович. Мария остановилась. Вопросительно взглянула на Романенко через плечо. – Я намерен назначить вознаграждение, – сказал он мрачным голосом. – Вознаграждение? – Да. За поимку убийцы моей дочери. Найдите этого ублюдка, и я перечислю на счет вашей конторы двадцать тысяч долларов. Это будет хорошим стимулом, правда? – Да. Наверное. Маша отвернулась и вышла из кабинета. 4
Найти художника Андрея Голубева не составило особого труда. Свои арт-эксперименты он проводил в стенах галереи под странным названием «Бекассо». Взглянув на вывеску, Мария решила, что Бекассо – это помесь бекаса с Пикассо, и подумала о том, что с не меньшим успехом это заведение можно было бы назвать «ВанГоголь». «Пожалуй, стоит подумать о том, чтобы продать эту идею какой-нибудь арт-галерее», – решила Любимова. Внутри ее ждал еще один сюрприз. У стен большого зала, увешанного картинами, с первого взгляда похожими на обыкновенную детскую мазню, стояли несколько совершенно голых мужчин и женщин модельной внешности. Их стройные тела были раскрашены какими-то знаками и символами, разобраться в которых не представлялось возможным. Маша остановилась, чтобы разглядеть их получше и, быть может (если повезет) раскусить идею, которую автор пытался вложить в это сомнительное творение. Мужской голос, прозвучавший над самым ухом, заставил Машу вздрогнуть. – Нравится? Она обернулась и увидела перед собой смазливого парня в цветастой рубашке и с двумя бокалами шампанского в руках. – Трудно сказать, – ответила Мария. – А им не холодно? – Кому? – Этим ребятам. – Вы про участников перформанса? [2] – В синих глазах парня заискрились веселые искорки. – Искусство требует жертв, не так ли? Как вас зовут? – Мария Александровна. – Видите ли, Маша, искусство подобно древнему языческому богу, и оно требует жертвоприношений. Вот вы что-нибудь слышали про сербскую художницу Марину Абрамович? – Нет. Парень снисходительно улыбнулся. – Во время одного из своих перформансов она облила пол бензином по кругу, легла внутрь и задохнулась бы парами, если бы один из зрителей не спас ее, решив, что смерть уж точно не прописана в сценарии. А во время другого перформанса она лежала на глыбе льда и вырезала на животе лезвием звезду. – И все это ради искусства? – А как же. Художник живет ради искусства. Вне искусства его существование теряет всякий смысл. – Эта ваша Марина Абрамович – отважная женщина, – сказала Маша. Лицо парня просияло. – Не то слово! Однажды Марина прожила двенадцать дней в галерее, ничего не ела, зато спала, ходила в душ и туалет – все на глазах у зрителей. – Звери в зоопарке делают то же самое, – заметила Маша. – Но никто не называет это «перформансом». |