Онлайн книга «Клиника в роще»
|
Черневицкий смотрел на Сташевскую исподлобья. – И что вы предлагаете?. Алла Львовна выпустила изо рта тонкую струйку бледно-голубого дыма и выдала свое решение: – Нужно от нее избавиться. Черневицкий с полминуты обдумывал слова Аллы Львовны, после чего проговорил каким-то тусклым и сиплым голосом: – Не слишком ли радикальное решение проблемы? – Возможно, – согласилась Сташевская, выдыхая дым. – Но другого способа нет. Мы не можем рисковать. Вспомните, сколько сил, нервов и средств пришлось потратить, чтобы развеять подозрения милиции после гибели Вероники Холодовой. Заведующий молчал, мрачно и неподвижно глядя на свои морщинистые руки. – Надо остановить ее, пока она не сунула нос в лабораторию, – продолжала Сташевская. – И сделать это нужно быстро. Другого способа решить проблему у нас действительно нет. Черневицкий тяжело вздохнул. – Но как мы объясним? – Правдоподобную версию придумать не сложно, – Алла Львовна небрежно махнула рукой. – Надо подключить наши связи. Игорь Константинович прикрыл глаза, негромко повторил: «Связи…» – Именно. Главное – не допустить огласки. Черневицкий не спешил с ответом. Наконец нехотя проговорил: – Мне кажется, это моя проблема, и решать ее мне. Сташевская пустила дым уголком губ и отрицательно покачала головой: – Ошибаетесь, проблема наша. Не забывайте о Добром Самаритянине. Лицо заведующего помрачнело. Он посмотрел на облачко дыма, расплывающееся в воздухе, и невесело усмехнулся: – Я бы скорее назвал его злым Серым Волком. Послушайте, а может, нам не стоит так уж сильно его бояться? Мы ведь даже никогда его не видели. Для нас с вами Добрый Самаритянин не более, чем голос в телефонной трубке. – Голос? – Сташевская чуть прищурила серые глаза и холодно посмотрела на профессора. – Неужели вы считаете гибель Вероники Холодовой случайностью? Черневицкий стушевался. – Я… не знаю, – пробормотал он. – А Плучек? В глазах Черневицкого промелькнул испуг. – А что Плучек? Мне известно только то, что Плучек был слишком болтлив. Знаете, Алла Львовна… – тут заведующий покосился на зашторенное окно, словно опасался увидеть за ним чье-то лицо. – С некоторых пор я предпочитаю не задавать лишних вопросов, – договорил он, отвернувшись от окна. – Я тоже, – тихо отозвалась Сташевская. Затушила сигарету в пепельнице и зевнула. – Игорь Константинович, могу я вздремнуть в комнате отдыха? – Конечно. Вы здесь хозяйка. – Увы, не полноправная, – уныло усмехнулась Сташевская. Проводив Аллу Львовну, Черневицкий вернулся за стол. Прислушиваясь к барабанящему в стекло дождю, погрузился в размышления. От тяжелых мыслей его оторвал звонок телефона. Черневицкий снял трубку и приложил ее к уху: – Слушаю вас. – Здравствуйте, Игорь Константинович, – раздался из трубки глуховатый, вкрадчивый голос. Несмотря на то что в кабинете было прохладно, у Черневицкого мигом вспотела спина. – Добрый день, – сипло пробормотал профессор. – Я хотел поинтересоваться, как наши с вами дела? – У нас все… нормально. – Как ведет себя новая сотрудница? Она всем довольна? – В общем, да. – Это хорошо. Вера Арнгольц – ваша креатура. Надеюсь, что вы не ошиблись. Всего доброго. «Всего доброго», – хотел ответить Игорь Константинович, но не успел – собеседник отключил связь. Брякнув трубку на рычаг телефона, Черневицкий достал платок и вытер вспотевший лоб. Затем вынул из кармана халата блистер с идолом, вытряхнул одну таблетку на ладонь и положил ее под язык… Все началось почти три года назад. В такой же вот осенний, мрачный день на столе у Игоря Константиновича зазвонил телефон. И точно так же, как сейчас, Черневицкий ответил: – Слушаю вас. – Добрый день, Игорь Константинович, – прошелестел в трубке незнакомый голос. – Здравствуйте, – поприветствовал собеседника заведующий. – С кем имею честь? – Я звоню вам по очень важному делу. Но для начала я хотел бы узнать: вы действительно лучший психиатр России? Вопрос сбил Черневицкого с толку. – Ну… – растерянно проговорил он. – Кое-кто считает, что лучший, но я бы не назвал эту точку зрения бесспорной. А в чем, собственно, дело? Кто вы и чего хотите? – Я собираюсь оказать вашей клинике финансовую помощь. А что касается моего имени… Зовите меня просто Добрый Самаритянин. «Очередной сумасшедший», – с досадой подумал Черневицкий. Быстро свернул разговор, попрощался и положил трубку. А два дня спустя на счет клиники пришла сумма, о которой Игорь Константинович не мог даже мечтать. Вечером Добрый Самаритянин снова позвонил. – Вы получили деньги? – спокойно осведомился он. – Да, – Черневицкий был взволнован. – Я бы хотел поблагодарить вас за поддержку и… – Не стоит благодарности, – холодно оборвал его излияния собеседник. – Вы получили деньги. Значит, с сегодняшнего дня работаете на меня. Я буду контролировать каждый ваш шаг. И не дай вам бог сделать что-то, что мне не понравится. Игорь Константинович грозно нахмурился. – Во-первых, я ни на кого не работаю, – обиженно проговорил он. – Я врач, заведующий клиникой. Во-вторых, я не собираюсь отчитываться перед каким-то богатым наглецом. И в-третьих, я не буду участвовать ни в каких ваших играх. А что касается денег, то вы можете забрать их и… Собеседник положил трубку. Профессор Черневицкий устало откинулся на спинку кресла, чувствуя себя победителем. Однако на этом история не закончилась. В тот же вечер дома у Черневицкого произошло нечто такое, что заставило его крепко задуматься. Дело в том, что в своем домашнем сейфе Игорь Константинович хранил некие фотографии и письма, о существовании которых не должны были знать ни жена профессора, ни его дочь. Несколько лет назад у Черневицкого случился курортный роман. Связь была скоропалительная и быстротечная, но ее итогом и результатом стало появление на свет маленького мальчика по имени Витя. Мальчик жил сейчас в Анадыре с мамой и бабушкой, и профессор Черневицкий, будучи человеком чести, ежемесячно высылал на содержание внебрачного сына весьма немалую сумму денег. Иногда он получал из Анадыря письма с фотографиями маленького Вити и записочками, написанными его неумелой детской рукой. Конечно, любой здравомыслящий мужчина на месте Игоря Константиновича поскорее бы избавился от этих писем, но Черневицкий дорожил теми фотографиями и каракулями настолько, что готов был идти на риск. |