Книга Последняя загадка парфюмера, страница 3 – Евгения Грановская, Антон Грановский

Затем, вдавив окурок в пепельницу, Глеб сходил в кухню и сделал себе еще один коктейль. Немного водки, немного тоника и много-много льда. Неплохо было бы сдобрить напиток лимонным соком, но пожухлая половинка лайма, валяющаяся на подоконнике в ожидании встречи с мусорным ведром, для этих целей явно не годилась. Что ж, сойдет и так.

Вернувшись в комнату со стаканом в руке, Корсак снова сел за стол. Потягивая водку с тоником, взял с полки колоду карт, тщательно перетасовал и принялся раскладывать пасьянс. На несколько минут это занятие полностью его увлекло.

Бросив бубновую шестерку на семерку пик, Глеб удовлетворенно откинулся на спинку кресла и залпом допил коктейль. Настроение явно улучшилось. Он убрал карты на полку и, слегка помассировав пальцы, снова засел за работу. Еще несколько минут, и можно будет закончить.

По подоконнику монотонно постукивал дождь. Глеб мысленно перенесся в Венецию, где происходило действие романа. «Гондола рассекала черную воду лагуны, отражающую желтые фонари Fondamenta Nuove [1] . Дул холодный ветер, и главные герои, парень и еще более юная девушка, испуганно жались друг к другу, поглядывая на молчаливого гондольера, с угрюмой методичностью орудовавшего страшным веслом. Жить им оставалось не больше пяти минут…»

Пальцы Глеба снова забегали по клавишам ноутбука.

«В сущности, потусторонняя атмосфера Венеции – со всеми ее дворцами, словно бы сотканными из воздуха, и зеркальными отражениями вместо теней – вполне соответствует тому уровню душевного смятения, которое…»

Закончить громоздкую фразу Глеб не успел: звонок телефона отвлек его от работы. Корсак отъехал вместе с креслом от стола, снял трубку и прижал ее к уху:

– Слушаю.

– Глеб… – Голос Фаворского звучал из трубки взволнованно и хрипло. – Это Виктор. Никому не показывай картину, слышишь? И никому про нее не говори. Спрячь подальше и не доставай, пока я за ней не приеду.

– Как скажешь, – спокойно ответил журналист. – А что за канитель?

– Потом объясню. Никому, понял?

– Понял. Как насчет завтрашней встречи?

– Встречи?.. – Ресторатор выдержал паузу. – Все остается в силе, деньги ты получишь.

– Спасибо.

– Не за что. Спокойной ночи.

– И тебе того же.

Глеб брякнул трубку на рычаг. Задумчиво почесал пальцем горбинку на носу. Что еще за фокусы? С какой стати счастливчик Фаворский так переживает из-за картины?

Перед глазами у Корсака встала самодовольная физиономия ресторатора. Восемь лет назад тот был шустрым рыжим малым, старостой факультета, членом профкома и тому подобное. За восемь лет Фаворский заматерел, приобрел лоск и превратился в респектабельного бизнесмена, мецената, «коллекционера предметов роскоши» и любителя подводной охоты.

(Год назад Глеб писал заметку для журнала «Путешественник». Какая-то несчастная рыбина – не то барракуда, не то мурена – оказалась настолько глупой, что подставила бок под прицел подводного ружья Фаворского, и столичный журнал не мог не откликнуться на это феноменальное событие пространным очерком.)

Корсак снова придвинулся к столу. Включив радио, он стал вететь ручку настройки, пока не поймал «Радио-джаз». Из динамиков понеслись насмешливые и вычурные звуки трубы неунывающего Лестера Боуи.

Глеб ткнул окурок в пепельницу и продолжил работу.

Ночью Корсак долго не мог уснуть, все прокручивал в голове разговор с Фаворским. Он вспомнил взволнованный голос ресторатора и вообразил себе его лицо – бледное, с лихорадочно поблескивающими глазами и с тонкой, едва обозначенной улыбкой, более уместной на физиономии мертвеца.

Фаворский напуган – это ясно как божий день. Однако все, что Глеб до сих пор знал о своем бывшем однокашнике, доказывало, что этого человека не так-то легко напугать. Видимо, дело в картине. Что-то с ней не так.

Время от времени Глебу в голову приходила мысль сорвать упаковку, но каждый раз он сдерживал себя. Внутренний голос подсказывал, сделай он так – и назад пути не будет, он окажется замешанным во что-то, чего благоразумному человеку полагается избегать. И тогда уже бледнеть придется ему, а не Фаворскому. Как тогда давно…

Воспоминание о драке, случившейся восемь лет назад, потянуло за собой другие – те, с которыми Корсак боролся много месяцев, даже лет, прежде чем смог окончательно выкинуть из головы. Высокая темноволосая девушка с темными губами. Тонкие запястья, украшенные изящными золотыми браслетами. Девушка удивленно и недоверчиво смотрела на Глеба, затем запрокидывала голову и весело смеялась, сверкая белоснежными зубами.

Сколько времени ушло, чтобы убить память! А теперь они снова норовили овладеть воображением Глеба и отравить ему жизнь. Часов до трех Корсак ворочался в постели, вздыхая и злясь на себя за свою слабость. Потом уснул.

Ресторатор Виктор Фаворский с самого утра чувствовал себя неважно. Впрочем, недомогания мучили его всю последнюю неделю. Были они особого свойства: не относились к телу Фаворского, но были связаны с его душой. Все эти дни, преимущественно под вечер, на него вдруг накатывал беспричинный страх. Сердце, о существовании которого ресторатор прежде лишь догадался, колотилось в его груди неровными, судорожными толчками, как пленник, который пытается выбраться из темницы и почем зря колошматит кулаками по двери.

Пожалуй, все началось в прошлый понедельник, когда, стоя в автомобильной пробке, Фаворский обратил внимание на продавщицу придорожного овощного киоска. Он видел, как она нагнулась за овощами, как стучала пальцами по клавишам кассового аппарата, как упаковывала овощи в пакет, как получала с покупателя деньги и отдавала сдачу. Монотонные движения, с которыми справилась бы даже обезьяна.

Когда подошел следующий покупатель, Фаворский, от нечего делать, засек время. Цепочка доведенных до автоматизма движений заняла у продавщицы около четырех минут.

«Сколько раз в день она это делает? – подумал Фаворский. – Тридцать? Значит, больше двух часов. В неделю – около десяти. В год – пятьсот. Гм… Ведь это больше месяца. И на это уходит человеческая жизнь?.. А сколько раз в течение жизни мы чистим зубы, надеваем и снимаем трусы, мочимся, моем грязную посуду, валяемся на солнце без единой мысли в голове? Все эти минуты складываются в месяцы и годы».

И тут, совершенно ни с того ни с сего, Фаворского охватило тоскливое отчаяние. Ему вдруг показалось ужасно нелепым то, чем он занимается. Тратить по двенадцать часов в день на то, чтобы сотня-другая мерзавцев могла набить себе брюхо? Об этом ли он мечтал, когда был подростком? Для этого ли родился? В конце концов, чем его жизнь отличается от существования какой-нибудь коровы? Только тем, что он способен испытывать отчаяние, осознавая бессмыслинность существования? Какая гнусность.

Приехав домой, ресторатор окончательно впал в депрессию и не выходил из нее до тех пор, пока литровая бутылка джина, с которой Фаворский сражался полтора часа кряду, не отправила его в нокаут.